люди другой породы, чем на набережной Орфевр. Им приходилось заниматься преимущественно политическими делами. Порой, когда неизвестные взламывали квартиру какого-нибудь депутата или сенатора, специалисты из полиции понимали, что это означает.
— Поймите правильно, шеф. Это работа профессионала. С одной стороны, человек принимает все предосторожности, чтобы не выдать себя. Вор-взломщик сделал бы то же самое, но ни за что не пренебрег бы золотыми монетами. С другой стороны, тот, кто проник в дом, даже не пытался скрыть сам факт своего ночного визита, а ведь это было легко. Впрочем, это не более чем впечатление, интуиция.
— Вот было бы любопытно, правда?
— В дом залез уж точно не клошар. У того просто не нашлось бы денег, чтобы купить резиновые перчатки, которые использовал преступник, а их мне принесли почти тотчас же. Мальчишка нашел их прямо на набережной, в ста пятидесяти метрах от дома. Не могу себе представить и миссис Марш, у нее не хватило бы хладнокровия, чтобы проделать такое. Я уж тут подумал о ее дочери и зяте.
— Кто он по профессии, этот зять?
— Торговец картинами. Он единственный, кого можно заподозрить. Парочка живет на широкую ногу, хотя еле-еле концы с концами сводит. На набережной де Пасси у них современная квартирка, только вот за мебель они заплатить никак не могут и налогов уже два года не платят. В долгу как в шелку, но едят в ресторанах на Елисейских Полях, а ночи проводят в кабаре. Знаете таких? — Да.
— В их галерее нет ни одного знаменитого художника. У них только старые картины сомнительной подлинности, полотен значительных авторов нет вовсе, только наброски, эскизы, произведения не подписанные, вызывающие большие сомнения. Уже три года они ждут удачи со дня на день, потому что раздобыли неизвестного Рембрандта, и теперь все их надежды связаны с этой картиной. Не знаю, откуда она появилась и чьей кисти на самом деле принадлежит. Сначала нужно было, чтобы эксперты установили подлинность, на это ушло несколько месяцев. В конце концов, они набрели на двух, не самых лучших, согласившихся признать авторство за Рембрандтом, а теперь они ищут покупателя. Поэтому все время толкутся в обществе, причем в таких местах, где есть шанс наткнуться на какого-нибудь американского миллионера.
Фотографии картины они послали в Нью-Йорк, Бостон, Чикаго. Кажется, какой-то американский музей согласился купить ее за сотню-другую тысяч долларов, но при условии, что подлинность ее подтвердят три ведущих американских эксперта.
Как я уже сказал, все это продолжается три года. Во всяком случае, уже три года они ведут такой образ жизни, надеясь, что уж на следующей-то неделе им повезет. Один из экспертов проездом был в Париже и не сказал ни да, ни нет. Другой через несколько дней приезжает в Брюссель.
Дело не подлежит огласке, потому что правительство Франции не даст разрешения на вывоз картины за пределы страны.
Все это и навело меня на мысль, что Франк Жерве, муж, мог быть тем человеком, который проник в квартиру, надев резиновые перчатки.
Но только, учитывая их положение, трудно представить себе, что он бы не польстился на золотые монеты.
— Если он не был уверен, что все наследство достанется его жене.
— Я и об этом подумал. Но в любом случае это не он, Марет проверил его алиби. В ту ночь он не мог быть на набережной Турнель. Ваша старая дама тоже, остается только старуха Бопера.
— Он ее нашел?
— Пока нет. Но найдет. И еще наверняка целая толпа явится самостоятельно. Подумать только, я через три дня должен был уезжать в отпуск! Если бы этот чертов студент не оказался любителем фотографии… У вас нет ощущения, что этот Буве, или Ламбло, или как там его, прожил жизнь, насмехаясь над всем миром?
Люка направился к выходу, ворча, хотя, быть может, больше для виду, но его задержал телефонный звонок.
— Алло!.. Да, это я…
Уже стоя у двери, Люка ждал, пока шеф закончит разговор.
— Вы уверены?… В каком году?… В тысяча восемьсот девяносто седьмом? Черт подери! Посмотрите в Сомье… Распорядитесь, чтобы мне прислали эту карточку…
Положив трубку, он лукаво взглянул на Люка:
— Там, наверху, на опознании, просто сделали рутинную работу и представления не имеют, какая поднялась кутерьма. Им дали труп, они проделали с ним самые обычные процедуры. А теперь еще, хоть никто этого не ожидал, нашлись в картотеке отпечатки. Карточка на него существовала в наших архивах еще с тысяча восемьсот девяносто седьмого года. Она одна из самых древних, и очень может быть, что отпечатки брал у него сам Бертильон.
Вскоре служащий принес им карточку, на которой были видны три не слишком четких отпечатка пальцев, и Гийом немедленно перевернул ее, вглядываясь в то, что было написано на обороте:
Во всем управлении не оставалось никого, кто мог бы вспомнить что-нибудь о деле Манчелли. Те, кто работал тогда, либо уже умерли, либо давно ушли на пенсию.
Карточка и вправду была любопытной: такой формат давно вышел из употребления, и было похоже, что ее, как уже заметил Гийом, действительно составлял сам Бертильон, когда ему доверили руководство службой опознания.
И снова телефон.
— Алло! Да… Вы уверены?… Благодарю…
— Жалко, — сказал он Люка. — Досье Манчелли должно было быть в Сомье, но его нет.
— Я пошлю кого-нибудь во Дворец правосудия.
— Да они неделю будут копаться в архивах! Думаю, вы достигнете цели гораздо быстрее, пролистав подшивку старых газет. — Он улыбнулся, вдруг о чем-то подумав: — Интересно, как теперь поведет себя каждая из женщин. Мадам Лэр, должно быть, все еще на набережной Турнель и даже представить себе не может, что ее братец, которого она так бодро признала, когда-то оставил отпечатки пальцев на ноже и его разыскивала полиция.
И она действительно была там в обществе инспектора, однако инициативу с самого начала взяла в свои руки. Она сама постучала в каморку мадам Жанны и обратилась к ней с печальной, но милой улыбкой:
— Простите за беспокойство.
Извинение было весьма кстати: она попала на семейную сцену, в которой Фердинанд, не просыхавший уже вторые сутки, явно был проигравшей стороной.
— Я сестра вашего жильца и, зная, что вы многое делали для него, хотела бы иметь удовольствие побеседовать с вами. Может быть, вы согласитесь подняться со мной в его квартиру, а инспектор откроет нам дверь.
Консьержка задернула занавески алькова, где силой укладывала Фердинанда спать, надела на ходу чистый фартук и, выходя, заперла дверь каморки на ключ, который положила в карман.
Она еще недоверчиво косилась на гостью, но та ничем не напоминала надменную американку и, как подумала Мадам Жанна, «разговаривала с ней по-человечески».
— Провести вас?
Ее совсем не удивило, что месье Буве был братом такой дамы, в глубине души она даже почувствовала что-то вроде гордости.
— К несчастью, там наверху ужасный беспорядок, потому что мне не разрешили сделать уборку. Если б вы знали, как у меня разрывалось сердце, когда его увозили! Может быть, сейчас, когда его опознали, его привезут обратно? Вы ведь можете что-нибудь сделать, да?
