официальных бумаг или личных записей, писем, фотографий, да мало ли чего! — Почему она опять так улыбнулась? — Однако у этого человека семидесяти шести лет не оказалось ничего, кроме удостоверения личности на имя, которое, как мы теперь установили, ему не принадлежало.
— Он всегда был таким. Бумажного хлама он панически боялся, а что до фотографий, то один вид семейного альбома, который мама заботливо составляла и который хранится у меня по сей день, вызывал у него ярость. «Что за дикая мысль — устраивать кладбище в шкафу! — прокричал он однажды, ему тогда было лет четырнадцать. — Мертвецы на первой странице! Мертвецы на следующих! Потом стоящие одной ногой в могиле, а дальше все остальные, еще не успевшие окочуриться!»
— Думаете, он боялся смерти?
— В четырнадцать лет — да. В этом возрасте смерти боялась и я, не могла уснуть по ночам. Если бы отец не запретил мне строго-настрого, я бы много дала, чтобы спать в маминой постели.
Боялся ли он смерти, когда жил уже на набережной Турнель? Вряд ли, потому что, несмотря на слабое здоровье, жил в одиночестве.
— Алло! Отдел опознания? Труп Рене Буве еще у вас? Увезли час назад? Благодарю вас, Бенуа.
Он принес извинения.
— Боюсь, если вы хотите осмотреть тело, вам придется поехать в Институт судебной медицины. Зрелище может быть не из приятных.
— Я поеду, — ответила она и прибавила: — А зайти в его квартиру я могу?
— Там, должно быть, все опечатано. Но если вам угодно, я попрошу одного из моих сотрудников вас сопровождать. Хотите отправиться прямо сейчас?
— Если это не слишком вас обременит. — Она обернулась к поверенному. — Вы, я думаю, тем временем займетесь официальными хлопотами? А что, — спросила она, чуть помолчав, — эта миссис Марш в самом деле такая неприятная?
— Кто вам сказал?
— Я так подумала, прочитав газету.
— В прошлом она, должно быть, была ослепительно красива, — произнес начальник полиции довольно уклончиво. — Хотите сначала на набережную Турнель?
— Если позволите.
Жаль, Бопера не было на месте, иначе сопровождать мадам Лэр послали бы его. Он же в это время дошагал до улицы Минаж и собирался начать с нее прочесывать предместье Сент-Антуан, не обращая никакого внимания на собиравшуюся грозу, резкие порывы ветра, поднимавшие уличную пыль и раскачивавшие баржи на Сене.
— Вы свободны, Жюссьом?
Начальник на минутку вышел, чтобы дать инструкции инспектору, пока мадам Лэр, встав у окна, разглядывала набережные, по которым ходил ее брат.
Она словно вернулась в детство и радовалась, что в этом приключении было что-то захватывающее, отчего сладко замирало сердце, как когда-то, когда брат рассказывал ей, что вернулся домой в три часа ночи и влез в окно.
Она сама прожила спокойную жизнь, большую часть которой провела в Рубэ, в тех же стенах, среди тех же вещей, в привычных заботах. Ее муж был достойным человеком, она была с ним вполне счастлива, вырастила дочерей, стала бабушкой.
Как быстро промелькнуло время! Не верилось, что в монастыре, где когда-то воспитывалась она сама, теперь учатся ее внучки и старшая уже подумывает о замужестве.
И вдруг нашелся Гастон, как будто все это было во сне. Гастон, вечно насмехавшийся над всеми и над всем вокруг, отколол еще одну шуточку, снова выпрыгнул в окно.
— Инспектор Жюссьом ждет вас, мадам. Надеюсь, излишне просить вас ничего не выносить из квартиры.
— Обещаю вам.
Он невольно улыбнулся, заглянув в ее совсем детские глаза. Поразительное дело: мертвый вовсе не умер! И похоже, это знала не только она, но и все остальные, причем с самого начала.
Никто не воспринял инцидент на набережной трагически. Некий месье Буве повалился на тротуар, рассыпались старинные картинки. Один американец сфотографировал его, потому что кадр был поживописнее, чем башни Нотр-Дам. А газета опубликовала снимок, потому что покойник получился на нем нестрашный.
А разве консьержка, обряжая тело вместе с мадам Сардо, не разговаривала с жильцом как с живым?
Мадам Лэр поблагодарила инспектора, а поверенный сказал:
— Вы меня простите, если я не поеду с вами? Мне хотелось еще кое-что обсудить с месье Гийомом.
Будет ли наконец гроза? Порывы горячего ветра сменялись прохладой. Распахнулись дверцы такси. Инспектор, которому было лет сорок, не осмеливался поднести спичку к сигарете.
— Курите, прошу вас.
Ей не терпелось познакомиться с консьержкой, убиравшей у ее брата, она была уверена, что сумеет с ней разговориться.
7
Вскоре после того, как ушел поверенный, начальник попросил зайти Люка.
— Что ж, ваш Буве опознан, — объявил он ему. — Похоже, дама, которая только что была здесь, у меня в кабинете, действительно его сестра.
Он пересказал инспектору все, о чем узнал из разговора с мадам Лэр, и закончил:
— Нужно связаться с Рубэ. Ясно, что недостаточно простого заявления старой дамы, указавшей на фотографию и заявившей: «Это мой брат, которого я не видела с 1897 года; у него все тот же шрам на правой ноге».
— Семьдесят шесть лет! — вздохнул Люка.
— Что вы хотите сказать?
— Ничего. Я позвоню в Лилль, ребятам из оперативной бригады, пусть отыщут в Рубэ и окрестностях всех стариков, которые в прежние времена могли играть в мячик с юным Ламбло. Возможно, в школе сохранились даже списки прежних учеников, это тоже может пригодиться.
Сам же пролистаю списки юридического факультета и, наверное, отыщу какого-нибудь старого адвоката или нотариуса, учившегося в те же годы, что и наш клиент. В сущности, его возраст упрощает задачу: можно сразу отсекать всех, кому меньше семидесяти пяти, так что кандидатов останется не так много.
— Но это мало что даст нам: все равно, останется неизвестным, что он делал с двадцати трех — двадцати четырех лет, когда, по всей видимости, уехал из Парижа, и до сорока пяти, когда, став Сэмюэлом Маршем, обладателем значительного состояния, он женился в Панаме.
— Вы сомневаетесь в искренности старой дамы, которая только что ушла?
— Ничуть, но она может ошибаться.
— Я буду очень удивлен, если через несколько дней его не признает еще кто-нибудь. Еще бы, раз газеты написали про золото! Помните человека, который потерял память, у которого было в портфеле сто тысяч франков? Всего-то сто тысяч! А из-за него насмерть передрались пять женщин.
— Мне кажется, с мадам Лэр дело другое. Может быть, что-то прояснится в связи с ночным взломом?
— Сомневаюсь. Я пробыл там все утро и ни на йоту не сдвинулся с места. Знаете, какое впечатление у меня, в конце концов, сложилось? Что тут не обошлось без коллег с улицы Соссэ.
Гийом улыбнулся. Старое соперничество, чтобы не сказать резче, существовало между Управлением полиции и улицей Соссэ, то есть Управлением национальной безопасности. На улице Соссэ вправду работали
