Лист Мёбиуса

антидемократическое! — добавил он.

Якоб в принципе согласился с его утверждением, но призвал собеседника к рыцарской вежливости, по меньшей мере к благовоспитанности, потому что лично он даму с конем (пусть даже с кобылой) не стал бы равнять. Дам ни с того ни с сего не марают! Иное дело пригласить даму на небольшую увеселительную прогулку. Что и разрешает его нововведение.

Они прохаживались по аллеям парка. Солнце вычерчивало свою траекторию во вселенной, они вращались вокруг Солнца, и в то же время сами ходили по широкому кругу, строго держась на равном расстоянии от предполагаемого центра окружности, что в некотором роде бессмысленно и не совсем привычно в житейском плане, зато вполне оправданно с философской точки зрения. Не прекращали своего перемещения кучевые облака, напоминавшие пирожное безе, порой заслоняя солнышко, а затем предоставляя ему возможность вновь сиять в полную силу. Лысина Якоба порозовела, свидетельствуя о том, что ультрафиолетовые лучи святого источника света усиленно способствуют сложному веществу, названному эргостеролом, синтезировать витамин Д. И Пент внес предложение выбирать затененные места, дабы уберечь покровный слой гладкой черепушки от огорчительного и малоэстетичного шелушения.

— У вас и другие нововведения есть, я имею в виду кардинальные? — поинтересовался он.

— Ну разумеется, — ответил Якоб. — Только, как я уже сказал, шахматисты не проявляют к ним ни малейшего интереса. — Однажды добрый друг Якоба, микрохирург, с которым они конструировали противогазы от дихлофоса для букашек (О-о! Расскажите об этом! — воскликнул Пент; Якоб обещал, но только как-нибудь в другой раз, поскольку не хотел слишком уклоняться от избранной темы), так вот, микрохирург заметил, будто в партии, которую они играли, у него явное преимущество в пространстве. Конечно, Якоб не мог согласиться с понятием «преимущество в пространстве», ибо в традиционных, так сказать, классических шахматах речь может идти лишь о поверхностном преимуществе или о перевесе. Партнер, обычно такой сообразительный, взглянул на него с испугом. Но Якоб уже воскликнул про себя «Эврика!», открыв великолепные возможности пространственных шахмат.

— О пространственном преимуществе речь могла бы идти лишь в том случае, если бы мы играли в изобретенные мною пространственные или двухэтажные шахматы, — сообщил он спокойно и тут же начал излагать новые правила. — Ведь ваш последний ход был конем, да? — Микрохирург подтвердил. — Обратите внимание — это был пространственный ход, — объяснил Якоб, — потому что размашистый скачок весьма опасным образом перенес ваше копытное через головы двух моих пешек. Мне даже показалось, что на их киверах колыхнулись воображаемые султаны… Мои двухэтажные шахматы открыли бы перед вашим конем новые возможности — он мог бы приземлиться и на верхнем этаже, на другой шахматной доске, где белыми фигурами играете вы, а я черными. Кстати, в этом случае мы освобождаемся от исторической несправедливости, которая заключается в преимущественном темпе белых…

— И куда же приземлится мой конь в ваших двойных шахматах? — поинтересовался партнер не без иронии.

Однако Якоб и сам еще не имел ясного представления. Впрочем, он быстро нашел ответ в свойственной ему логико-эвристической манере:

— Конечно, возможности вашего коня не увеличатся беспредельно, он только сможет прыгать по- другому. Как известно, классическая возможность ограничивается тремя полями; если же он употребит одну свою условную лошадиную силу для перемещения по вертикали, в запасе у него останутся еще две, что позволяет сделать выбор: пройти на одно поле вперед, а затем повернуть на одно поле вправо или влево, но с тем же успехом он может отказаться от продвижения вперед и израсходовать два оставшихся кванта энергии сразу, то есть в виде двух скачков в сторону. Если мы поля находящейся вверху шахматной доски пометим индексом «прима», то это будет выглядеть так: Kcl — с1'—d2' или же Kcl — с1'— а1'. Конечно, не исключены и прочие варианты…

Якоб взглянул на Пента и спросил:

— Вы понимаете?

— Надеюсь, что да… Мгм… у ваших шахмат и впрямь широкие возможности.

— Примерно то же самое сказал мой друг, — смиренно молвил Якоб, — только несколько иным тоном: он холодно улыбнулся, встал и заявил, что у него больше нет времени. Между прочим, после он целых две недели со мной не здоровался… Видите теперь, как консервативны серьезные шахматисты. Они утверждают, что любят парадоксы, но я скорее назвал бы их парадоксальными ортодоксами…

Некоторое время они шли молча. Пент представлял себе коня нового типа и хотел знать, может ли он скакать сверху вниз. Разумеется, ответил Якоб. Пент сказал, что подобный крылатый конь, которого можно сравнить с Пегасом, напоминает ему высматривающего добычу сокола. Сей образный эквивалент тоже признали приемлемым.

— Может, у вас есть другие нововведения? — спросил Пент теперь уже не без страха, потому что шастающие по полям ферзи и вспархивающие кони и в нем пробудили определенное беспокойство.

— А то как же! Вы ведь сами понимаете, что преобразование квадрата в параллелепипед страдает ограниченностью. Во всяком случае, далеко от идеала.

— А что является идеалом?

— Куб, мой дорогой друг. Что же еще?

Мимо них прошла лошадь арденнской породы, тащившая телегу на резиновом ходу с кучей старой мебели и задремавшим в кресле возницей. У нее был очень печальный вид. Уж не стала бы она радостней, прослышав о новых возможностях передвижения?

— Куб? Это… это что же значит — восьмиэтажные шахматы? — Господи боже мой! Это и в самом деле немножко множко.

— Совершенно верно. Я достаточно много размышлял над пространственными шахматами и сейчас мне кажется, что фигуры могли бы располагаться на первом, третьем, пятом и седьмом этажах. В противном случае игра превратится в сплошную свалку. — Якоб сорвал листок сирени и приспособил его в качестве забавно бибикающего музыкального инструмента. Он пытался выдуть мотив, отдаленно напоминающий «На прекрасном голубом Дунае» Иоганна Штрауса.

Пент и впрямь был потрясен: скользящие вверх-вниз на лифте ладьи — восьмиэтажные шахматы, по всей вероятности, допускали такую возможность, — восемь ферзей, молниями проносящиеся по диагоналям… Ой-ой-ой! Вы испытываете трудности на пятом этаже, зато овладеваете подвалом и чердаком…

— Да, но они и слышать не желают о моих шахматах. Очевидно, меня ждет посмертная слава… — заметил Якоб. — Конечно, при игре в такие шахматы возникнут определенные трудности конструктивного порядка, но ведь у нас есть компьютеры, которые в любой момент могут дать поперечный и продольный разрез игрового пространства. Поэтому-то я и тружусь сейчас над учебником пространственных шахмат. Захватывающее дело! Вы даже представить себе не можете, какая оригинальная полифония возникает при совместном использовании испанской партии и сицилианской защиты…

И тут… из-за дерева выступил Лжеботвинник собственной персоной. Вид у него был торжественный и горделивый. Четким офицерским шагом направился он к двум шахматным мыслителям и отвесил легкий поклон.

— Я ошибался в вас! Прошу меня извинить.

Якоб счел нужным ответить поклоном на поклон.

— Ваши разговоры о шахматной игре смахивают на детский лепет, — вынес заключение Лжеботвинник. — В настоящие шахматы нельзя играть в трехмерном пространстве.

— Тогда может быть, в n-мерном? — спросил Якоб. Спросил с полным пиететом.

— Конечно, вы более или менее на правильном пути, но и n-мерное пространство тут не поможет. В последнее время я занимаюсь шахматами по системе n+2. Весьма многообещающая штука. — В этот миг Лжеботвинник был каким-то особенно симметричным.

— Приму к сведению, — ответствовал Якоб, снова отвесив поклон.

— Примите, примите, — улыбнулся человек, думавший в системе n+2, но тут же посерьезнел. — Вы вдохновили меня, так прекрасно сказав о грибах. Мерси боку! И особенно о том, что от них поздоровеешь. В грибах заключена очень большая сила. Я знаю!