конечно, эту фабрику.
ИЛЬМАР (немного глуповато). Я тоже воспитываю характер. (Машинально берет рюмку.)
МАТЬ (пытаясь шутить). За рюмкой коньяка?
ИЛЬМАР. Не только. (Вспомнив что-то.) У нас на фабрике есть один парень. Когда ему предложишь вот это (поднимает рюмку, пьет), он говорит: «Не могу отказаться. Характер у меня очень сильный. Сам бы отказался, да характер не дает». (Смеется, остальные молчат. Отец тоже осушил свою рюмку.)
МАТЬ (чтобы что-то сказать). Что это за парень?
ИЛЬМАР. Мой бригадир.
МАТЬ. Твой? То есть твой подчиненный?
ИЛЬМАР. Ну, да…
МАТЬ. Знаешь, я тебе советую соблюдать с ними дистанцию.
Снова неловкая пауза. Отец встает, вытаскивает из внутреннего кармана несколько листков бумаги. Строгий взгляд жены уже не действует на него — он начинает заметно пьянеть.
ОТЕЦ. Silencium. «Тишины», как сказал философ.
МАТЬ (немного изменившись в лице, пытаясь улыбнуться). Никак не оставишь свои корпорантские замашки. (Кадри в глубине души рада, что обстановка обратилась не в пользу «святого семейства», и даже не пытается этого скрыть.)
ОТЕЦ.
Сегодня за нашим столом празднично и светло. Мы не видались так давно, но сегодня нам повезло. Грустный, конечно, факт, но я должен сказать в оправданье, — между Таллином и Кохтла-Ярве огромное расстоянье. Так полнее бокалы, веселее застольные речи, нас в экстаз приведет долгожданная встреча! Все довольны друг другом, у всех радостный вид, и свекровь, улыбаясь, на невестку глядит. Дарит свекру невестка озорной свой взгляд, все берут бутерброды и со вкусом едят. За столом у нас жрицы Афины — две женщины, два педагога, одна молода и прекрасна — в роли наставницы строгой. А свекровь ее в лучших годах, корпулентна, но в меру. (Строит матери глазки, Кадри прыскает.)
Они обучают малявок азбуке и манерам, чтобы, встречая взрослых, малявки снимали шапки. Сидит за столом и мой сын, его поле битвы — шахта, где, как известно из мифов, ему саламандры служат. А старый мудрец Дионисий (показывает на себя) живет себе и не тужит. Он держит речь перед вами и, глядя на ваши лица, он обещает, что долго речь его не продлится… (Оказывается, перепутал листки, импровизирует.)
Потому что у нас и без этого славное настроение… …одна молода и прекрасна — в роли наставницы строгой. А свекровь ее в лучших годах, корпулентна, но в меру. (Окончательно запутался, импровизирует.)
Запутался я немного… Чуть не сказал похлеще, но не судите строго, бывают и хуже вещи. И все же, любезные дамы, я повторяю упрямо: Ergo bibamus! Ergo bibamus! [5] Он вполне доволен своим выступлением. Кадри хохочет — это вовсе не обидный смех, но он задевает мать. Кадри хлопает в ладоши. Отец пытается взять апельсин, но опрокидывает кувшин со сливками. Мать в тихом бешенстве. Кадри приносит тряпку и быстро все улаживает. Наливает отцу новую рюмку.
МАТЬ. Эдуард, на сегодня тебе хватит. Твоя печень… С его печенью шутки плохи. (Берет дольку того самого апельсина, что наделал столько неприятностей. Он, действительно, плохо разрезан.) М-да… Милая невестушка, видно, лягушек ты разделываешь более ловко…
КАДРИ. Разумеется. Это моя работа.
МАТЬ. Надеюсь, ты их домой не приносишь?
КАДРИ (теряя терпение). Конечно, приношу. Я режу их по ночам. И они, бедняжки, так страшно квакают. В будущем собираюсь приносить домой собак и лошадей.
МАТЬ. Кадри!
ИЛЬМАР (как эхо). Кадри!
КАДРИ (смотрит на отца). Кто-то еще должен сказать «Кадри!»
ОТЕЦ (не понял). Прозит! (Чокается с Кадри. Мать с достоинством встает.)
МАТЬ. Ильмар, будь добр, проводи меня на балкон. Эти разговоры и этот медицинский запах в вашей комнате… Ты, конечно, извини, Кадри!
КАДРИ. Ильмар, помоги же «мадам маме».
Ильмар в нерешительности встает, выходит с матерью.
ОТЕЦ (пытается спасти положение, притворяясь, будто ничего не заметил). Как вам нравится профессия педагога?
КАДРИ (сквозь слезы). Очень!
ОТЕЦ. Погромче! Что-то я сегодня слышу хуже обычного.
