О головах

прекрасный розовый мир грез, где голые длинноволосые парни и девушки слоняются одурманенными толпами и беспорядочно совокупляются… Некоторые парочки, правда, откалываются от толпы и роют себе отдельную пещерку…

АБРАХАМ (словно очнувшись). Погодите! Этот документ номер тысяча сорок три, который доказал бы, что… ведь он существует! (Пауза. Грустно.) Но едва ли теперь это имеет какое-либо значение.

МАРИЯ. Этого документа больше нет. Я уничтожила его.

АБРАХАМ. Когда?

МАРИЯ. Какая разница. Между прочим, это было в то время, когда я искала в тебе отца, а ты интересовался только моим ночным горшком.

АБРАХАМ. Тебе не следовало этого делать.

МАРИЯ. Неужели эта бумажка имела такую большую научную ценность? Сейчас она ничего не значит. Этот человек, что сидит в углу и смотрит на меня таким ледяным взглядом, этот твой сынок — он заразился нашей семейной болезнью. Он превратил бы меня в свою Берту… Господи, до чего же вы похожи! Как я этого раньше не замечала.

РОБЕРТ. И я горжусь этим, Мария. Это правда, как и то, что я тебя люблю.

МАРИЯ. Ну, еще бы. Только «как бы мы сами ни хотели, но порой мы вынуждены во имя светлого будущего человечества приносить жертвы, действовать вопреки своим чувствам и желаниям». Кто так говорил? Римские полководцы, когда держали речь в сенате. Папа римский, когда наставлял иезуитов. Абрахамы, когда просят у государства помощи для расширения своей живодерни… Другими словами — «цель оправдывает средства»! Как много развелось защитников счастья! Кто бы нас защитил от этих защитников?

РОБЕРТ. Неужели ты, Мария, можешь нашу пещерку считать более важной, чем все, о чем мы вместе мечтали? Девочка, ты становишься мелкой обыкновенной мещанкой, черт возьми! Я не понимаю, как я тебя, несмотря ни на что… все еще…

МАРИЯ. …Все еще любишь?

РОБЕРТ. Да. Мне просто неловко.

МАРИЯ. Мне тоже. Мы говорили с тобой одни и те же слова, но вкладывали разный смысл. Я вижу, на тебя сильно подействовало мое бумажное приданое, так сильно, что и ты запел: «как благородно отказаться от счастья во имя счастья»!

РОБЕРТ (спокойно). Те, кто это провозглашал, были счастливы. Они говорили это средним хорошим серым людишкам, которые были им нужны для достижения своей цели. Для самоутверждения. Эта фраза действует как наркотик для тех, кто вроде трусливых солдат нуждается перед сражением в стопке. Те, кто это провозглашал, будь они плохие или хорошие, были счастливы, в этом ты можешь не сомневаться! Знаешь, если бы я отказался из-за твоего мерзкого и такого дорогого мне тела от этого процесса, я был бы тряпкой. Ты должна была бы вытряхнуть меня из дома вместе с пылью.

МАРИЯ. Во имя великих дел легко быть великим. Но, как видишь, это тебе не под силу. Как мало в наше время людей, способных на это. Да что тут говорить. (В высшей степени спокойно.) Процесса у вас все же не будет!

РОБЕРТ. Будет!

МАРИЯ. Не будет, мой мальчик! Ввиду отсутствия вещественных доказательств.

РОБЕРТ. Что ты этим хочешь сказать? (Замечает, что нет его папки. Пропала также пачка писем и фотографии.) Где они? Где они? (Тихо.) Где они? Когда погас свет… ты…

АБРАХАМ. Где они, Мария?

МАРИЯ. Твоя дочь, Абрахам, тоже хочет изредка ставить эксперименты. Эксперимент номер один. (С холодным садизмом.) Ведь писчая бумага отличается по составу минеральных веществ от фотобумаги?.. (Пауза.) А трехголовый теленок — это явление исключительное, не так ли, Абрахам? Не так ли, Роберт? Никто из ученых до сих пор не знал, какой сорт бумаги предпочитают трехголовые телята и какая голова что любит. Я узнала это первая в мире.

РОБЕРТ. Мария! (Подбегает к Марии, хватает ее за плечи.)

АБРАХАМ. Как ты могла? (После паузы, тихо.) Слава богу, Мария не любит его… Когда любят, так не поступают…

РОБЕРТ (с облегчением). Глупая девчонка! Ведь у меня есть копии.

МАРИЯ (смеется.) У кого эти копии? (Пауза.) А эти бумаги, что мы должны были обратно положить в папки — у кого они? (Роберт трясет ее за плечи.) Ай, больно!

РОБЕРТ. Не могла же ты их все!.. Ты должна мне их отдать.

МАРИЯ. Зачем?

РОБЕРТ (сумбурно). Я готов сделать за них все, что захочешь, все, что потребуешь… Они не твои… Я убью тебя! Хочешь, я встану на колени? Хочешь, я поцелую тебя, змея ты подколодная!.. Милая… Мария, прошу тебя, скажи, что ты их не уничтожила!

МАРИЯ. По-моему, целовать меня тебе никогда не было неприятно. Но почему ты решил, что эти бумаги принадлежат тебе? Может, нашелся бы другой человек, который смог провести этот процесс? Твои материалы как следует рассортированы, сделаны все выводы. Может, этот процесс проведет кто-нибудь другой, кто «вырезает деревянных лошадок»?

РОБЕРТ. Ты предала меня!

МАРИЯ. А ты?

РОБЕРТ. Эти резчики по дереву никогда не предпримут ничего подобного! Такие специализируются на делах по изнасилованию несовершеннолетних и гомосексуалистах. Они продадут эти документы. Скажи, ты уничтожила их, скажи!

В дверях появляется БЕРТА.

АБРАХАМ. Роберт, я помогу тебе. Мы справимся и без Марии. Я готов все признать, сын мой.

БЕРТА. Сын! Все же сын! Я так и думала. Я догадывалась об этом. (Пауза.)

АБРАХАМ. Да, это правда. Но я не вижу в этом ничего плохого… Мирабилия…

БЕРТА. И это после всего… Когда я согласилась на этот жуткий эксперимент с зародышем…

АБРАХАМ. Жуткий? Я бы сказал «этапный» …

БЕРТА. Я пожертвовала тебе всю свою жизнь. Ты мог бы по крайней мере сказать…

АБРАХАМ (смущен, искренне). Я думал, навряд ли тебя обрадует эта история, хотя ты и смотришь научно на мир.

БЕРТА. Боже мой! С кем я жила! Я думала, ты живешь для науки, а ты… с этой противной Мирабилией. (Она немного комична, но не более, чем требует общий тон сцены.) Я… ухожу!

МАРИЯ. Идем, мама! У нас нет с ними ничего общего. Этот мерзкий мир вычислительных машин, мир нелюдей! Идем! В этот дом я больше ногой не ступлю.

АБРАХАМ. Куда вы? Я очень сожалею, если эта история с Мирабилией так дурно на тебя подействовала… Берта, ты не смеешь уходить!

МАРИЯ. Не смеешь — каково?

АБРАХАМ. Берта, подумай о водяных собаках! Как они будут без тебя?