— У вас, сэр, изощренный и коварный ум.
Трейс прикинулся оскорбленным.
Она поинтересовалась:
— Ты всегда выигрываешь свои дела при помощи подобных доводов?
Он ушел от прямого ответа:
— Я мало участвую в судебных разбирательствах.
Она продолжала упорствовать:
— Но когда участвуешь, ты обычно выигрываешь?
Сейчас было не время скромничать или лгать.
— Всегда.
— Я так и думала.
Трейс улыбнулся:
— Ну что, перейдем к тесту?
Шайлер сжимала шарф уже с меньшим напряжением.
— Наверное, я и сама хотела бы узнать, что произошло той ночью.
— Есть только один способ выяснить это, — настаивал он.
Долю секунды Шайлер колебалась. Затем сделала шаг ему навстречу, бормоча себе под нос:
— Разве не любопытство сгубило кошку?..
— Поверь мне, удовлетворив его, она спаслась.
Сначала они хотели удовлетворить лишь свое любопытство — и Трейс, и она сама. В конце концов, у нее и правда были сомнения насчет той ночи в беседке и своей реакции на его поцелуй.
Шайлер хотела проверить и еще одну вещь, о чем Трейс, конечно же, не догадывался. Джонни целовал ее днем, и, хотя его поцелуй был приятен, сладостен и свеж, в этот раз в ней ничто не шевельнулось.
«Хотя эпитет „приятный“, — решила Шайлер, — весьма сомнительный комплимент поцелую мужчины».
Зависела ли ее реакция на поцелуй Трейса от стечения обстоятельств? Было ли то воздействием прохладной ночи — в конце концов, она тогда промерзла до костей, — или же звезд над головой, или аромата росы на траве, или запаха весенних цветов?
Ночью цветы благоухают совсем по-другому. Почему же поцелуй мужчины тоже не может меняться с наступлением темноты?
С одной стороны, нет смысла в возрасте тридцати лет, ну, или почти тридцати — ее день рождения будет в конце лета, — доискиваться причины страсти, охватившей ее в объятиях постороннего мужчины.
С другой стороны, Шайлер чувствовала, что когда дело касается страсти, то такие понятия, как здравый смысл и логика, не имеют большого значения.
Еще минуту назад она стояла в чулане Коры, наблюдая, как Трейс подходит все ближе и ближе, и размышляла, что означает загадочное выражение на его лице. А уже в следующее мгновение он целовал ее. И она поцеловала его в ответ.
Это было как день и ночь.
Шайлер убедилась, что ей нравится его запах, вкус его губ, касающихся ее губ то тут, то там, вначале лишь слегка, а затем сильнее, гораздо сильнее.
Ей нравилось ощущать себя в его объятиях. Нравились чувствовавшаяся в нем сила, прикосновение его руки, которую он держал у нее на затылке.
Нравилось ощущать соприкосновение их тел, когда ее грудь плотно прижималась к его груди, ее бедра — к его мускулистым ногам.
Ей нравилось и то, что она, вне всяких сомнений, его волнует. Что он хочет ее. Что она хочет его. Что происходящее между ними безумие так чудесно и при этом, безусловно, взаимно.
Сначала Трейс лишь касался ее кончиком языка, затем стал проникать все дальше, дальше и дальше в глубь ее рта, пока она не перестала понимать, кто из них дающий, а кто берущий.
Он жадно впился в нее губами, зубами и языком. Она чувствовала себя выпитой до дна, почти поглощенной им, словно стала частью его плоти и даже крови И она охотно, с неистовой страстью, безрассудно растворялась в нем.
Он погладил ее волосы, и Шайлер не могла бы с уверенностью сказать, произнес ли он слово «шелк» вслух или она просто прочла его мысли.
Трейс обнимал ее плечи, касался ее рук, талии, бедер, ягодиц, стремясь прильнуть к ней как можно сильнее, притягивая ее все ближе, требуя, чтобы она плотнее прижалась к нему. Затем он приподнял ее и развел ее бедра.
Их разделяла только ткань его белья и джинсов, ее тонкие брючки и еще более тонкие трусики. Шайлер слышала биение сердца Трейса, ощущала его желание, чувствовала его страсть. И свою — тоже.
Она услышала, как он произнес ее имя — раньше никто так его не произносил: нежно, сильно, выразительно, страстно — словно в одном слове слились и вопрос, и ответ. И этим словом было ее имя — «Шайлер».
Трейс понял, что ему совсем не важно, день на дворе или ночь. Целуя Шайлер, он вспыхивал, словно сухая лучина, к которой подносят спичку. И Шайлер тоже — вместе с ним.
Самоконтроль, здравый смысл, рассудок и даже его обычная осторожность — все исчезло в единый миг, тот самый, когда он прикоснулся губами к ее губам.
Ирония судьбы. Нет, это больше похоже на странную шутку, которую он сам ненамеренно сыграл с собой: когда дело касается этой женщины, он перестает держать себя в руках.
Он услышал звук ее имени, произнесенного голосом, совершенно не похожим на его:
— Шайлер.
— Трейс, — прошептала она в ответ.
Не важно, что она говорит, важно, что она делает с ним. Шайлер выпустила из рук шарф, который до этих пор создавал между ними тончайшую преграду. Незамеченный, он упал к ее ногам. Потянувшись, она обвила его шею руками. Ее прикосновение показалось ему таким прохладным на его разгоряченном теле.
Трейс жаждал ее прикосновения. Желал его. Но ему хотелось больше, чем ощущать невинную ласку ее рук у себя на шее и в волосах или чувствовать, как ее легчайшее дыхание касается его слуха. Он хотел, чтобы она коснулась его тела.
— Шайлер, — выдохнул он, — дотронься до меня.
— Я и так касаюсь тебя, — прошептала она.
Он слегка отклонился, долгим пристальным взглядом посмотрел ей в глаза и повторил свою просьбу:
— Коснись меня.
— Как?
— Как будто ты меня хочешь.
— Я и так хочу тебя. — Затем, чувствуя, как у нее перехватило дыхание, спросила: — Где?
Трейс напрягся.
— Здесь. — Он положил руку на свою грудь. — Здесь. — Он двинулся ниже, остановившись в области ребер. — И здесь. — Его ладонь замерла на животе.
Шайлер исполнила его желание. Она провела рукой по его плечу, вдоль руки, до кончиков пальцев, и обратно.
Потом она поменяла направление и медленно прошлась пальцами по его груди, на мгновение задержавшись, когда наткнулась на уплотнение твердого мужского соска под его рубашкой, а затем с любопытством пустилась на поиски второго.
Трейс задрожал.
Вытянув пальцы, Шайлер постаралась накрыть ладонями как можно большую площадь его тела и стала осторожно и медленно ласкать его — плечи, грудь, ребра и, наконец, живот, где ее руки замерли без движения.
Они оба чувствовали, насколько он возбужден, — его эрекция была несомненной, бесспорной, реальной
