притворство ее было мгновенно отброшено, как только она поняла, что ему это совершенно все равно. Более того — он даже был доволен тем, что она уже владела искусством любовных утех. Хилберт наклонился, чтобы его ладонь могла повторить путь стека.
— Тебе надо помыться, — заявила Амелия.
— Значит, ванна здесь очень кстати.
— Я скажу Хет, чтобы она принесла чистой воды.
Амелия приподнялась, но полковник остановил ее, положив на обнаженное плечо стек. Он напомнил о своей власти над ней.
— Старому вояке и это сгодится. Я готов забраться в нее после тебя, дорогая.
— Все, что пожелаешь, Хилберт.
Он понимал, что ее послушание притворно. Он иронически улыбнулся и приподнял мохнатую бровь:
— Неужели все?
Амелия чуть ли не замурлыкала. Она прижалась к его плечу (будто не было запаха конского пота) и начала тереться о него.
— Чего бы тебе хотелось?
— Чтобы ты меня раздела…
Она принялась расстегивать пуговицы еще до того, как он закончил фразу:
— …и принесла мне рюмку мадеры, пока я буду лежать в ванне.
Она будто девочка надула губки:
— А мне показалось, что ты задумал что-то другое…
— Знаю. Но ты ошиблась, дорогая.
«Как это часто с тобой бывает», — мысленно договорил он.
— Наверное, ты устал после долгой поездки.
Полковник хотел съязвить, что, мол, это же можно сказать и о ней. Однако он просто кивнул головой:
— До Серапеума и обратно дорога довольно долгая, старушка.
Он знал, что Амелия ненавидит, когда он называет ее старушкой. Именно поэтому он время от времени вставлял в разговор это обращение.
— Кстати, как наша подопечная?
— Чертовски хорошая наездница эта леди Элизабет.
— Чему удивляться? Она всегда казалась мне чересчур крупной и массивной девицей.
Полковник игнорировал ее злые слова.
— Прекрасно держится в седле.
Амелия прошлась вокруг него, обольстительно покачивая бедрами, и кокетливо напомнила:
— Бывало, ты говорил так обо мне.
Хилберта это ничуть не развлекло. В последнее время Амелия стала будить в нем не желание, а раздражение. В ней не было никакой тонкости. Никакого аристократизма. Не то что Элизабет Гест, в одном пальчике которой было больше изящества, чем во всем пышном теле Амелии.
Видимо, на его обветренном лице отразилась тень от вращения.
— Ты успел привязаться к этой девице, не так ли, Хилберт? — спросила Амелия.
— Наверное, да. Она прекрасная и умная молодая женщина с добрым сердцем.
Амелия не сдержалась и ужалила, как ядовитая змея:
— Вот уж не думала, что тебя привлекает доброе сердце! Скорее пара красивых высоких грудей, за которыми оно бьется.
— У тебя всегда в мыслях одно и то же, — произнес полковник с глубоким отвращением.
— Именно поэтому ты на мне и женился! — ответила она чересчур громко.
Он нанес ответный удар:
— Но мы ведь так и не собрались оформить это официально, если я не ошибаюсь?
Повернувшись к нему спиной, Амелия небрежно бросила через плечо:
— К счастью. Ты стареешь, Хилберт, и в постели с тобой скучно.
Он резко развернул ее и, ткнув стеком в подбородок, поднял ей голову.
— Мне кажется, дорогая, что на этот раз ты зашла слишком далеко.
Властный тон мгновенно подействовал на Амелию. У нее на глазах выступили слезы, ровные белые зубки впились в нижнюю губу, подбородок с ямочкой задрожал.
Глубоко вздохнув, она прошептала:
— Мне очень жаль, Хилберт. Я это несерьезно.
— Я знаю, что тебе жаль, радость моя. Тебе всегда бывает жаль.
Эту сцену они проигрывали уже много раз, и всегда она заканчивалась более или менее одинаково. И, как прежде, он пытался определить, действительно ли она искренне раскаивается или это он недооценивает ее актерский талант.
— Позволь, я помогу тебе снять куртку и сапоги, — смиренным тоном попросила Амелия. — Ты же хочешь помыться, прежде чем идти пить чай.
— Конечно, от меня же чертовски воняет.
— Это запах мужчины, дорогой, и тебе он идет.
Амелия завела иную песню, хотя совсем другое доносилось из ее уст всего несколько минут назад. Она вдруг оживилась и защебетала:
— Кто-то из офицеров говорил, что мы будем несколько суток стоять в Миние, около Бени-Хасана, чтобы можно было ночевать в пещерах.
Они вернулись на нейтральную территорию, где оба чувствовали себя уверенно, — к их общей роли опекунов леди Элизабет.
— Да, лорд Стенхоуп очень определенно высказал свои пожелания на этот счет.
Амелия почистила щеткой куртку мужа и повесила ее в шкаф, а потом подставила ему свою округлую попку, чтобы он опирался на нее, снимая сапоги.
— А нам обязательно ночевать в пещерах?
— Боюсь, что да. Все уже заказано.
Она содрогнулась, и ее страх не был наигранным.
— Я не люблю пещеры, гробницы и все, что находится под землей.
— Знаю, что не любишь, старушка. Но ты будешь вести себя как надо. Как всегда.
— Да, Хилберт.
— В конце концов все это окупится.
— Знаю. — Она отставила его сапоги в сторону. — Я велю кому-нибудь из слуг, чтобы их сейчас же начистили.
Хилберт Уинтерз решил, что Амелия все-таки прекрасно о нем заботится. Наверное, это было одной из причин, почему он с ней до сих пор не расстался.
Глава 12
Элизабет была целиком и полностью согласна с Амелией Уинтерз — чуть ли не впервые за все время их знакомства. Было нечто таинственное и даже пугающее и том, что им предстоит ночевать в чьей- то гробнице.
Конечно, владелец отеля называл их «пещерами», заботясь о наиболее нервных своих постояльцах, но тем не менее это все равно были гробницы. Говорили даже, что в одной из них по-прежнему находится мумия!
В «пещерах» хоронили, разумеется, не фараонов и цариц, а надсмотрщиков, ремесленников, правительственных служащих и членов их семей. Расположенные в высоких скалах, нависших над берегом Нила и скопищем деревушек у самой воды, они по размеру были, как правило, не больше скромной спальни.
Элизабет шла по террасному саду в сопровождении хозяина гостиницы.
— Вам предоставлена одна из самых красивых пещер, — говорил он ей вкрадчиво. — Там много росписи. Это погребальная камера Исиды, жены деревенского надсмотрщика, жившего во времена девятнадцатой династии.
