знакомый.
И гораздо более опасен.
Она вдруг остро почувствовала, как тонка ткань, защищающая ее тело от ночной прохлады и незнакомца, который стоит всего в нескольких футах от нее. От нервного напряжения тело ее задрожало, руки и ноги покрылись мурашками. Ей слышно было, как отчаянно бьется ее сердце.
Лорд Джонатан оказался человеком очень наблюдательным:
— Вы замерзли, леди Элизабет?
— Просто холодный ветер подул, милорд, — ответила она. — Уже все в порядке. Спасибо.
Он пристально посмотрел на нее:
— Вам не спалось?
Она не видела смысла лгать.
— Не спалось.
Он неожиданно ласково заметил:
— Вы плакали.
— Немного.
— Отчего вам плакать, миледи?
— От красоты. Красоты Нила и этой страны, — призналась она тихим прерывистым голосом. «И из-за Анни», — добавила про себя.
— Эта страна при первом знакомстве может вызвать такую реакцию даже у мужчины. — Тут он поправился: — И конечно, у женщины. — По его голосу чувствовалось, как он любит эти места. — Египет — это страна легенд, застывшая между реальностью и мифом. Куда ни посмотришь, всюду видны тени прошлого.
— Да, это именно так! — воскликнула она, поднимая голову, — и встретилась с ним взглядом.
На несколько мгновений оба забыли обо всем, думая только друг о друге.
У Элизабет еще сильнее забилось сердце. Губы пересохли, и она провела по ним кончиком языка. Казалось, волосы у нее на затылке зашевелились. Живот как-то странно заныл, грудь вдруг словно распухла, а соски стали тугими и приобрели непривычную чувствительность, так что прикосновение тонкой ткани рубашки было почти нестерпимо ощутимым. Ей захотелось прикрыть грудь руками, потому что в глазах лорда Джонатана вдруг загорелся чувственный огонь, понятный даже ей.
Она очень плохо знала мужчин, конечно, но ей случалось подслушивать разговоры дам из общества, искушенных красавиц, у которых были любовники. Приезжая погостить в Стенхоуп-Холл, они разговаривали о мужчинах.
Есть такие мужчины, которым достаточно было просто посмотреть на женщину, и она начинала чувствовать себя желанной. Такой мужчина может доставить женщине наслаждение, даже не прикасаясь к ней, не произнося ни единого слова. Именно так смотрел на нее сейчас лорд Джонатан, и от этого взгляда Элизабет задохнулась. Ей хотелось растаять в его объятиях.
Оба услышали плеск воды за бортом, и чары рассеялись.
Когда лорд Джонатан снова заговорил, на его губах появилась ироничная улыбка.
— Я был с вами не совсем честен, леди Элизабет.
Она отметила, что на его лице не было ни малейшего признака стыда.
— Неужели, милорд?
У него начался тик.
— Боюсь, что да.
Элизабет не знала, что следует ответить джентльмену, признавшемуся в своей нечестности, — если его, конечно, после этого можно назвать джентльменом.
Лорд начал беспокойно шагать по палубе.
— Я позволил вам, полковнику и миссис Уинтерз считать, что у меня с моими близкими хорошие отношения.
— А это не так? — невольно вырвалось у нее.
— Отнюдь не так, — проговорил он с такой горечью, что она изумилась. — Я расстался с ними уже много лет назад. По правде говоря, я не видел отца и моего старшего брата, Лоренса, с того времени, как умерла моя мать.
— А она умерла шесть лет назад, — тихо сказала Элизабет.
— Да, в это Рождество уже шесть лет, но…
Он явно недоумевал, откуда ей может быть известен этот факт.
— Вы сами упомянули об этом сегодня днем, за чаем, — напомнила ему Элизабет.
— Да, конечно, упомянул! — Он покачал головой, как бы сомневаясь в собственной нормальности. А интонацией будто выдал презрение к себе. — Я чувствую, что должен сказать вам еще кое-что.
Элизабет прижала руку к груди.
— Если это действительно нужно.
Ее разговор с этим джентльменом не укладывался ни в какие рамки правил благовоспитанности. Да, она оказалась в очень необычной ситуации.
Но с другой стороны, она ведь стремилась именно к необычному — в противном случае следовало остаться дома, в Йоркшире, поспешила напомнить себе Элизабет.
Лорд Джонатан энергично взмахнул обеими руками.
— В Нортумберленде всем известно, что некоторые мужчины в семействе Уиков рождаются с голубыми глазами и с прискорбной склонностью к некоторой необузданности.
— Некоторой необузданности? — переспросила она. не понимая, что он хочет ей сказать.
Он нахмурился, сдвинув свои красиво выгнутые брови, такие же темные, как волосы на голове, и попытался снова объяснить ей, что он имеет в виду:
— Отщепенцы, блудные сыны, леди Элизабет. В нашей семье раз в два поколения рождается паршивая овца.
Неужели этот человек совершенно безумен? Пытается обсуждать с ней вопросы сельского хозяйства посреди ночи?
— Паршивая овца, — эхом повторила она, испытывая легкое огорчение. — Не понимаю.
Он перестал шагать по палубе, остановился прямо перед ней и скрестил руки на груди.
— А я — самая паршивая из всех паршивых овец семейства Уиков. Именно поэтому я и уехал из дома. Поэтому шесть долгих лет не виделся с отцом и братом.
Она наконец поняла, о чем он говорит, и душа ее наполнилась состраданием.
— Милорд, я прекрасно понимаю ваши чувства, — с глубокой убежденностью заявила она.
Он был поражен.
— Понимаете?
Она кивнула:
— Я сама уже три года не видела отца. Да и тогда он пробыл дома всего две недели, а потом снова вернулся в Египет.
— Я не думаю…
Она прервала его, подняв руку:
— И дело не только в этом.
Он упер руки в бока и стал пристально ее рассматривать. Элизабет призналась себе, что его взгляд заставляет ее нервничать.
— Не только?
Ей было больно, но она чувствовала потребность рассказать ему все. Иначе как же доказать ему, что она действительно понимает?
— К сожалению, я нередко огорчала матушку.
Казалось, ее признание его изумило.
— Боже правый, что привело вас к такому выводу?
— Это яснее ясного, — ответила она просто. — Я слишком откровенна. Слишком упряма. Слишком импульсивна. И рост у меня слишком большой.
Он расхохотался.
