их более тщательно и более безжалостно. Они знают, когда остановиться, а он – нет. Им достаточно намека, а он готов идти до конца. И каков будет его сценарий «убийства Столыпина»?
– Вряд ли тот, другой, станет стрелять в шляпу, – сказала Катя Горчакову. – Не исключено, что он захочет убить вас. Здесь и сейчас. Именно потому, что ваша фамилия не Пушкин и вас можно не вызывать на дуэль.
– Не нагнетайте, Катенька, – хмыкнул Черкасский. – Не исключено, что неизвестный игрок или подражатель существует только в вашем воображении. Мало ли похожих преступлений? Мало ли дам душат, мало ли милиционеров стреляются из табельного оружия и мало ли бизнесменов убивают в самых неожиданных местах конкуренты? Ну и что с того, что Вольского звали как Столыпина и погиб он тоже в театре? Если какая-нибудь Анна бросится под поезд, что же, сразу подозревать историческую реконструкцию судьбы Карениной?
Но Черкасский ошибался. Человек с винтовкой как раз в эту минуту зашел в театр. Так же, как и вчера. Кивнул охране, прошел через металлодетектор, который, как и положено, издал писк, но человека не попросили открыть объемную сумку. Ведь охранники думали, что они знают, что там находится. Но они тоже ошибались...
18
– Привет, мальчики! – Олеся, только появившись в театральном фойе, по очереди прильнула к каждому из своих боссов. – Что это вы такие серьезные? Сирот же здесь не будет. Терпеть не могу акции, когда этих несчастных детей вытаскивают на сцену петь песни о качелях-каруселях. А нам остается сидеть в зале и ерзать в своих креслах. Как будто мы – алкашки с фингалом под глазом, которые от них отказались. Кстати, не такие уж они и несчастные. Я недавно читала исследование про психологию сирот. Эти детишки привыкают, что им все должны: наши – коробками поставлять игрушки и бананы, иностранцы – усыновить и свозить в Диснейленд. Потом они вырастают и вместо того, чтобы работать, сидят и ждут, когда им что-нибудь дадут...
– Похвально, Олеся, что тебя интересует и это, а не только психология правильной охоты на мужчин, – заметила Стурова.
– У меня вообще обширные интересы, – многозначительно улыбнулась та.
– А психология игры вас интересует? – встряла Катя.
Конечно, под прозрачной блузочкой Олеси вряд ли спрячешь винтовку с оптическим прицелом, но под подозрением находятся все.
– О, я бы с удовольствием провела исследование игр больших мальчиков: – бизнес, политика, яхты, что там еще?
– Гольф, но это уже исследовала я, – в разговор вступила Светик. – Кстати, некоторые женщины в него тоже играют. На самом деле! Приходят в гольф-клуб ради клюшек. Вообрази?!
У Олеси и Светика оказалось много тем для разговоров.
– Ой, я тоже рада, что все ограничится деньгами на счет сироток, – согласилась исследовательница гольфа. – Почему все так носятся с этими детдомовцами? Это на сцене перед спонсорами они опускают глазки и ведут себя как ягнята. В прошлый раз двоих оболтусов застукали в женском туалете, помните? Они закрылись в одной из кабинок и подглядывали в соседние. И, уверяю вас, они не маму себе высматривали.
Как-то незаметно Катя осталась в одиночестве. Приехала Елизавета Алексеевна, и Горчаков с Черкасским поступили в ее полное распоряжение. И Валерия отправилась проверять список приглашенных. Олеся и Светик заметили какого-то известного актера и наперегонки рванули строить ему глазки.
Катя же не знала, что ей делать. Но маячить на входе она устала. В конце концов, Малый театр – один из ее любимых. Не Ла Скала, конечно, но двести пятьдесят лет – это вам не шутки. Это «какой-то» Херасков! Ведь именно он стоял у истоков. Ей нравилось здесь все. И множество ступенек, и маленькие балконы, и таблички про прием в гардероб зонтов и галош. И репертуар не смущал обнаженкой и матом.
Катя даже представить себе не могла, чтобы в этих стенах произошло преступление. Все-таки годы политического террора – это далекое прошлое. Сейчас выстрелы в театрах звучат лишь на сцене. Но Петр мертв. И, к сожалению, нет гарантии, что убийца на этом остановится.
Катя предупредила Горчакова об опасности, потому что, проанализировав два предыдущих тайма игры, предположила, каким будет третий. Но ее предположения строились на косвенных уликах. Это как определять численность кавалерийского полка по количеству овса в обозе. Но ведь лошади могут и травой перекусить...
Однако Катя четко видела две параллельные цепи событий. Только очередная жертва янтарного маньяка в них не вписывалась. И оказалось, что, действительно, это другое. У Петра было свое шоу. Но его убийство замыкает те самые цепи. И если Черкасский, Волконский и Горчаков не репетировали свои геймы, задушив девушку, предложив милиционеру-однофамильцу застрелиться и превратив в мишень Петра Аркадьевича, значит, все это сделал кто-то другой. Тот, кто в курсе их игры, но не включен в нее официально. Он играет параллельно и, кажется, пытается всех обойти.
Как же вычислить этого таинственного игрока? Посмотреть списки погибших в двух авиакатастрофах с участием бортов «Вольавиа»? Вдруг еще кто-то не может смириться с потерей, но не имеет любовника, готового ради тебя сотворить мерзость-месть?
А если не этот мотив, то какой? Вдруг мишень – не Петр, а Горчаков? Но ведь не только он. Уже пострадали и Черкасский, и Волконский. Кто-то ополчился на всю компанию? Кому так насолила вся эта троица?
Ладно, у Кати явно не хватает информации, чтобы установить злодея логическим путем. Значит, нужно заняться оперативной работой. Поговорить с театральными осветителями, например. Им сверху видно все. Они могли заметить, кто шастал по техническим проходам, занял позицию напротив ложи и выстрелил в Вольского. Впрочем, этот вопрос уже должны были задать компетентные органы. Но Катя все равно отправилась на поиски работников софитов и рампы.
Через пять минут она почти бегом бежала за маленьким юрким человеком в униформе.
– Мне поручено проверить безопасность сегодняшнего мероприятия, особенно в свете вчерашнего, – тараторила Катя. – Вы же понимаете...
– Еще раз повторяю, девушка, никого постороннего мы к своим приборам не подпускаем. Да посторонний и сам сюда не пойдет. Заблудится, свалится еще, чего доброго.
– Но убийца же прошел!
– Ничего не знаю про убийцу, – отмахнулся парень и куда-то свернул.
Катя попыталась понять, куда, но не смогла. В растерянности она остановилась на какой-то лестнице.
– Ты что тут делаешь? – услышала знакомый голос.
– Влад! – обрадовалась она. – Как выйти-то из этих лабиринтов?
– Пойдем со мной, – пригласил фотограф. – Хочешь, устрою тебе экскурсию? Я тут часто снимаю. Для афиш, портреты артистов. Подрабатываю. Все интереснее, чем этих моделек щелкать.
– А разве не для этого становятся фотографами? – удивилась Катя. – Не для того, чтобы иметь возможность зазвать к себе в студию красоток и почти раздеть их под предлогом получения удачного кадра? И они же тебе еще и благодарны.
– Есть такие певцы женской красоты. Все отдадут за возможность живописно расположить локон на пышной груди. А я прошел другую школу.
– С раздельным обучением мальчиков и девочек, что ли?
– Да, девочкам там делать нечего, – согласился Влад. – Я был военным корреспондентом, Катя.
– В Чечню в командировки ездил? Ничего себе! По своей воле – на войну...
– Я снимал смерть. Но я снимал и победу. Там все настоящее, а здесь – сплошной фотошоп, – скривился он. – Три дня в солярии, с ног до головы облиться маслом, выставить антицеллюлитный свет. А в результате в журнал все равно пойдет голова безголосой певички, а тело – какой-нибудь стриптизерши. Иначе на ее концерт никто не придет.
– Как тебя из горячих точек в нашу фирму-то занесло? – поинтересовалась Катя.
