— Подойдем? — нетвердо сказал я.
— Конечно, подойдем! Не бояться же их! — услышав робость в моем голосе, мужественно произнес Ленька.
И мы неторопливо направились к запоздалым лесорубам.
На гнедого битюга воз уже был подготовлен. Неохватной толщины и шагов пятнадцать в длину бревно лежало на разведенном роспуске. Такое же готовилось для чалого. Когда мы подходили, парень дотюкивал на нем последние сучья. Бородатый, сняв роспуск с передков, за уздцы осаживал коня.
— Подай назад! — сипел он приглушенно и сердито, выравнивая передки под комель. — Санька, выкатим комелек на подкладину. Да поживее поворачивайся! — подгонял младшего старший, берясь за стяг, вытесанный из крепкой березки.
— Сейчас, тятя!
— Хорош, Санька, нижняк для сруба будет. На купца бы такой сруб! Сто сот стоит!
— Да меру картошки, — добавляет Санька, ухмыльнувшись.
— И меру возьмем… Поддержи, я перехвачу… Держи, оболтус! Али стягом по хребтине захотел?
Санька весь напружинился. Положенное на подкладину бревно свободно пропустило под себя передки. Вершину закатывали через колесо.
— Привязывай. Клади клеймо, — отдавал распоряжения старший.
Санька залычил пенек, теснул топором по комлю уложенного на роспуск бревна.
— Поживее! Что ты, как связанный, еле шевелишься! — торопил бородатый, забирая в руки вожжи гнедого коня.
Санька сунул руку под распахнутый пиджак и вытянул откуда-то из подкладки тупоносый с обеих сторон большой молоток на черенке.
Мы подошли незамеченными.
— Здравствуйте, — сказал Ленька Зинцов. Старший быстро обернулся, молодой прикрыл молоток полой пиджака.
— Что вам здесь понадобилось? — не отвечая на приветствие и не опуская вожжей, спросил старший.
— Заблудились, дяденька. Дорогу потеряли, — откровенно признался Ленька.
— Откуда будете?
— Из Зеленого Дола. — И Ленька назвал наши фамилии.
— А-а! Солдатов сын, значит? — внимательно поглядел на меня старший. — За дичиной, что ли, охотились? — мотнул он головой на лук у Леньки за плечами.
— Ага, за дичиной, — не моргнув глазом соврал Ленька.
— И то промысел.
Хмурые глаза старшего повеселели. Он вздохнул свободно и с улыбкой глянул на Саньку.
— Вот у них учись, сынок, как надо хлеб промышлять… Ладно, хлопай.
Сбивая полотняной рукавицей комаров с крупа лошади и ни к кому не обращаясь, успокоительно добавил:
— Глупыши.
Санька стукнул молотком сначала по затесу на пеньке, потом по бревну на роспуске.
— Ну, трогай с богом, — сказал старший. — За мной держи.
— А дорогу не укажете, дяденька? — спросил я в тревоге.
— Рад бы, брат солдат, да у нас в другую сторону дорога. Вашей не знаем. Вон хоть Саньку спроси… Верно, Санька?
Что-то хитрое было, по-видимому, в этих словах. И Санька улыбнулся.
— Я не знаю.
— А вы с охотой-то поосторожнее, — внушительно и особенно серьезно посоветовал бородатый. И я понял, что он потешается над нами. — Смотрите, за какую-нибудь сороку в милицию не заграчили бы. Теперь это быстро делается.
И отец из-под насупленных бровей снова подмигнул сыну.
— Ну, ни пуха ни пера вам, охотнички.
Битюги, легко сняв с места тяжелую кладь, покачивая широкими расписными дугами, тронулись. Мы с Ленькой остались одни на поруби.
Загубленная семянка
— Что теперь будем делать? Куда идти? — упавшим голосом спросил я Леньку, когда подводы скрылись в густых сумерках бора.
— Посидим немножко да и домой пойдем, — беспечно отвечал мне Ленька.
— Перестань дурачиться, — пробовал я урезонить друга. — Где ночевать будем?
— В дедушкиной сторожке. Где же нам еще ночевать! Смиренное спокойствие Леньки в такую минуту был больше чем возмутительным. Оно было вызывающим.
Уже ночь висела над лесом. Вблизи — ни единого звука, между деревьями — ни огонька, никаких признаков жилья и человека. Надежды мои на лесоруба, который смог бы указать нам дорогу, рассеялись как дым. Мало того, мы потеряли, наверно, добрый час дорогого времени. Теперь в темноте нельзя было надеяться хотя бы на то, чтобы отыскать копну сена, в которой можно бы проспать до утра. А у нас с собой нет ни плаща, чтобы накрыться, ни спичек, чтобы развести костер.
А тут еще Ленька причудами занимается: унылый вид изображает и на меня тоску наводит. Если в другое время— пусть себе ломается! А сейчас, когда каждая минута дорога, тут уж не до фокусов.
Все это, накипевшее в душе, я залпом и выложил Леньке.
— Что, и ты будешь прикидываться на разные манеры, как хитрый нэпман?
Ленька стоял, не шевелясь, на одном месте, как-то непривычно грустно задумавшись и почти не слушая меня.
— Подожди, посидим немного, — помолчав, предложил он.
И это в то время, когда не только сидеть, простоять хотя бы минуту никакой охоты не было. Идти, бежать снова, только не оставаться на этом месте, которое стало казаться вдруг самым неуютным во всем бору.
— Костю с Павкой бы теперь сюда — поглядели бы, — задумчиво странным, печальным голосом сказал Ленька.
— Ну что ты причитаешь?! Чего размяк, как тряпка?! Тоже мне проводник! — не понимая и не пытаясь отыскивать причину странного поведения Зинцова, кипятился я.
В том, что произойдет дальше, я не сомневался: сейчас-то Ленька вспылит! Сейчас он покажет свою энергию!
«Ну, держись, Коська», — мысленно подбадривал я самого себя.
К великому моему удивлению, Ленька не вспылил. Он так же неторопливо и тихо спросил меня:
— Видишь ли, сосна-то какая?
— Что сосна?! Какая сосна?!
Ленька, не отвечая, медленно наклонился и из-под обломков сучьев и мелких веток осторожно вытащил изорванную в клочья белую тряпицу на раздробленной хворостине.
— Узнаешь? — тряхнул он дырявым лоскутом перед моими глазами.
Я глянул оторопело.
— Неужели это… она?..
И сразу отступили куда-то и страшившая недавно ночная темнота и проникающая сквозь рубашку неприятно зябкая сырость.
Я огляделся по сторонам. Да, несомненно, это была она. Как же я не заметил сразу? Как можно забыть эту порубь?
Ленька стоял позади меня. Головой я ощущал его шершавую гимнастерку. Теплое плечо друга
