Товарищи по оружию

– Хочу, – сказал Артемьев.

Люба подвела его к этажерке. Па нижней полке лежали книги, на средней стояла пишущая машинка, а на верхней – две фотографии; на одной был снят только что выпущенный из училища и отчаянно заретушированный Климович с двумя квадратами на петлицах, вторая была знакомая – школьный двор и на нем шеренга выстроившихся по росту семиклассников: крайним слева стоял Климович, а вторым справа, после Синцова, – Артемьев, в футболке и с одной зашпиленной внизу штаниной, для шику, чтобы все знали, что у него велосипед.

– Да, вот видите, какими мы были... – Артемьев в раздумье подержал в руках фотографию, поставил ее на место, взял лежавшую на столе фуражку, посмотрел на часы и, слегка прищелкнув каблуками, сказал, что им с Ялтуховским пора.

– Жаль. – Ничего не добавив, Люба протянула им обоим руку и вышла вслед за ними за порог.

Когда Артемьев через двадцать шагов обернулся, она еще стояла в дверях и Мая, сидя на ее плече, махала им вслед.

– Посчастливилось Климовичу, – обернулся Ялтуховский и тоже помахал рукой. – Заодно и красивая и симпатичная.

– А что, не бывает? – спросил Артемьев.

Но Ялтуховский вместо ответа только мрачно вздохнул.

Сколько всего было за эти месяцы! И как ему не хватало сознания, что где-то далеко есть тот единственный человек, которого он напрасно думал найти в Наде, – человек, которому пусть не сейчас, пусть не скоро, но он все это расскажет от начала до конца: от первой дымящейся воронки за переправой до неприбранного ничейного поля и японцев, идущих с белыми флагами. И этот человек, слушая его рассказ, ужаснется, что он мог погибнуть, и обрадуется, что он выжил, – сильней, чем сам он ужасался и радовался, когда все происходило на самом деле.

«Везет же людям!» Артемьев с завистью вспомнил о Климовиче и Любе и о жившей в их доме атмосфере нешумного, уверенного в себе счастья, уверенного не только в себе, но и в том, что так и должно быть у людей.

На ровном травянистом поле, куда сели самолеты, стояли с одной стороны наш санитарный автобус и «эмочка», с другой – пятнистый, закамуфлированный японский «форд» с белим флагом на радиаторе.

– Вот и прибыли. Пятнадцать пятьдесят по читинскому времени, шестнадцать пятьдесят по токийскому, – сказал летчик. – По условию японцы должны сесть через десять минут.

Прилетевшие с Артемьевым врач, фельдшеры и санитары сразу же принялись выгружать носилки с пленными из огромных крыльев бомбардировщиков, а сам Артемьев пошел навстречу вылезавшему из «эмочки» танкисту.

Танкист оказался командиром стоявшей рядом разведроты сарычевской бригады.

– Старший лейтенант Иванов, – отрекомендовался он. – Из штаба группы пришла телефонограмма, что другие представители сюда не прибудут, заняты на основной передаче, а здесь уполномочивают вас. Сообщили, что порядок передачи вам известен, – сказал старший лейтенант.

– Известен-то известен, – сказал Артемьев, заранее знавший, что основную массу пленных будут в эти часы передавать в центре, у Номун-Хан Бурд Обо, но предполагавший, что и сюда пришлют еще кого- нибудь. – Ну да ладно, в случае чего вы поможете!

– Нет, товарищ капитан, – сказал Иванов, – в полученные мной от командования бригады инструкции переговоры с японцами не входят. Мне поручено только обеспечить боевую готовность переднего края на случай провокации и удаление японских самолетов из нейтральной зоны до восемнадцати ровно. А в случаях их неудаления, не вступая в переговоры, приказано арестовать самолеты и выставить охрану.

– Больно уж вы, танкисты, строги, – сказал Артемьев, – сразу же и арестовать! Что вам, трофеев не хватает?

На неприветливом лице Иванова появилась усмешка.

– Трофеев хватает. Но в случае провокации, согласно инструкции, могу еще взять, особенно если самолеты.

– По-моему, провокаций не предвидится, – Артемьев взглянул на небо, где высоко, с тонким однообразным пением барражировала тройка наших истребителей, – японцы для провокаций временно не в настроении.

– А кто их знает, – с полным недоверием ко всему, что делали и могут сделать японцы, сказал Иванов. – Мне на всякий случай приказали вывести роту на передовую.

Артемьев обернулся и увидел вдали, за колючей проволокой четыре танка, стоявших на открытых позициях.

– Остальные тоже тут, за бугром, – поймав его взгляд, сказал Иванов таким тоном, словно Артемьеву было мало четырех танков и следовало его успокоить, что поблизости вся рота.

– Японская машина давно пришла? – спросил Артемьев.

– Минут пятнадцать. Видите, шляются около нее.

Иванов показал пальцем. Действительно, рядом с машиной ходили двое японцев с длинными офицерскими мечами.

– Пойдем навстречу?

– Здесь побуду, – заупрямился Иванов, – комиссар бригады приказал, чтобы лишние люди при переговорах не болтались!

– Да уж пойдем вместе, а то еще, чего доброго, порубают меня одного, – усмехнулся Артемьев. – Видите, какие секиры.

Хотя Артемьев сказал это в шутку, аргумент подействовал на старшего лейтенанта, и они пошли вместе.

Увидев, что русские идут к центру поля, японцы пошли навстречу. Еще за пятьдесят шагов Артемьев увидел, что один из них – тот самый коротенький, толстый полковник, с которым он встречался в первый день переговоров; второй японец был худой поручик в пенсне, – наверное, военный врач.

– Здравствуйте! Полковник Канэмару, – сказал японец по-русски, небрежно прикладывая руку к козырьку.

– Никогда бы не предположил, что вы так хорошо говорите по-русски, господин полковник, – сказал Артемьев.

– Никогда бы не предположил, что у вас в армии так быстро повышают в званиях, господин капитан, – в свою очередь, съязвил японец, намекая на то, что в первый раз видел Артемьева в звании младшего лейтенанта.

– Чего не бывает, господин полковник, – насмешливо сказал Артемьев.

Полковник стоял, продолжая улыбаться и держа руку на лакированной рукоятке меча.

– Что-то ваши самолеты опаздывают, господин полковник, – сказал Артемьев, посмотрев на часы. – Уже семнадцать пять.

– Шестнадцать пять, – глядя на свои часы и продолжая улыбаться, поправил японец.

– Шестнадцать пять по читинскому, – возразил Артемьев, – а самолеты, и ваши и наши, насколько я знаю, должны прибыть по токийскому времени.

– Это ваша ошибка, господин капитан, – все еще продолжая улыбаться, ответил полковник. – Наши самолеты прилетят в семнадцать часов по читинскому времени.

Артемьев прекрасно знал, что никакой ошибки тут нет и что прилет самолетов обеих сторон приурочен к семнадцати часам именно по токийскому времени: наших – на пять минут раньше, японских – на пять минут позже. Просто японцы решили сделать вид, что они спутали время, и пригнать свои самолеты на час позже, заранее удостоверясь, что советские самолеты с японскими пленными уже прибыли в нейтральную зону. Теперь предстояло ждать битый час. Но Артемьеву, раз уж все равно ничего нельзя было изменить, не