Над войной, над землей, где пурга и гроза.
Свои губы навстречу моим протяни.
Поцелуй твой летит через ту же пургу...
Может, так и не встретясь, замерзнут они,
Как две капли кровавых на белом снегу?
'Зацвел урюк наш у окна' -
Так ты писал, когда был жив.
Урюк цветет. Живу одна,
На сердце камень положив.
О, если бы могли года
Огонь разлуки погасить!
В изнеможении сюда
Пришла свиданья я просить.
Протосковавши вечер весь,
Опять в знакомый дом вошла,
Одна заночевала здесь,
Где я с тобой вдвоем жила.
Рекой добра и теплоты
Здесь наша молодость текла.
Здесь счастье было. Здесь был ты.
Здесь я тобой полна была.
Здесь в доме каждый уголок
Напоминает ночи те,
И прежней песни уголек
Нет-нет и вспыхнет в темноте.
Здесь, глядя в милые черты,
Притихнув, молча я ждала,
Пока стихи допишешь ты
И оторвешься от стола.
В безрадостных своих ночах
Запомню до седых волос,
Как нежен был и величав
Тот, с кем так мало жить пришлось.
Горжусь, что ты писал при мне.
Пусть каждая строка твоя
Давно завещана стране,
Но первой слушала их я.
До смерти не забуду - нет! -
Тех прежних, тех счастливых нас.
Уже зарозовел рассвет,
Так и не дав сомкнуть мне глаз.
Твой голос как глухая боль:
'Зацвел урюк наш у окна...'
И со свидания с тобой
Опять я ухожу одна.
Всю ночь напролет костром горит моя голова,
Мысли летят и гибнут, как в огне мотыльки,
Прямо в душу мою бьют кулаками слова,
Бьют, как в плотину волны набухшей ливнем реки.
Я для начала пробую написать о любви.
Бегут строка за строкою по бумаге бегом:
'Руки твои... Губы твои... Брови твои...'
Нет, не могу! Мне надо в эту ночь о другом:
'Мы взяли воду за горло. Нам власть над ней по плечу!
Глотай же ее, пустыня! Стань зеленой кругом!'
Но нет, я и об этом, оказывается, не хочу!
Будет и про пустыню. Но в эту ночь о другом:
'Мама, милая мама, наконец не буду в долгу,
Напишу о тебе, о самом мне до слез дорогом!'
Но, написав две строчки, я чувствую: не могу!
Нет, не могу! Я должен в эту ночь о другом!
Так почти до рассвета костром горит голова,
Мысли летят и гибнут, как в огне мотыльки,
И бьют кулаками в душу неродившиеся слова,
Бьют, как в плотину волны набухшей ливнем реки.
Но наконец под утро, расталкивая слова,
Мысль о войне и мире решает ночной спор:
На плаху войны положена планеты голова, -
Кто же из рук убийцы вырвет его топор?
Позор моего молчания растет в глазах, как гора!
Если не я, то кто же выйдет на бой с врагом?
Через поля бумаги бегу со штыком пера:
