Сегодня только об этом - и ни о чем другом!
В оркестре были мастера чудесные,
Трудились, не крича про свой талант.
Но бомбою замедленного действия
Упал к нам с неба новый музыкант.
Считая ожидания бесплодными,
Он к славе побежал, не чуя ног,
На голову, пустую и холодную,
Спеша надеть хоть краденый венок.
Он ловко путал музыку с клеветами,
На каждого сажая по пятну.
Он всплыть хотел, считая, что для этого
Полезно всех других пустить ко дну.
Мы поначалу даже не усвоили
Всех перемен фальшивого лица,
А тех, кто заподозрил, успокоили:
- Ну что ж, одна паршивая овца...
Нам надо было заниматься нотами,
А он был так напорист, так речист,
Что оказалось вдруг его заботами -
Все в пятнах! Только он, как голубь, чист!
Он, не создавший ни одной мелодии,
Гремел, свергал, то 'против' был, то 'за'!
И смешанное с подлостью бесплодие
В конце концов нам бросилось в глаза.
Чтоб он сошел с трибуны, настояли мы.
Нет, мы не стали рук ему вязать!
Напротив, подвели его к роялю мы,
Но он, увы, не мог ни ноты взять!
Чтоб оценить иные дарования,
Их надо сдвинуть с их привычных мест.
Мораль сей басни шире, чем название.
'Оркестр' - при чем тут, собственно, оркестр?
Встал. Улица белым-бела,
У двери робкие следы...
Зачем ты ночью здесь была?
Мой дом сожгла. Меня сожгла.
Чего под пеплом ищешь ты?
Чабан в горах, высоко от подножий,
За облаком, в рожок поет незримо.
А эхо вниз бежит и врет прохожим:
'Неповторимо я! Неповторимо!'
Мой сын начинает ходить.
Сам! Спотыкаясь и падая
На ровном месте - просто от страха.
Он плачет.
А я поднимаю его и говорю преувеличенно строго:
'Вот тебе! Что? Так и надо!'
А он, совершенно счастливый,
Отвечает мне тем же:
'Вот тебе! Что? Так и надо!'
Это мне-то, отцу! Как вам нравится это?
И опять гнет свое, идет, растопырив руки.
Мой сын научился ходить.
Он уже вырос, да как!
Сам открывает все двери
И бесстрашно топочет по комнатам,
Устрашая все наше семейство.
Он врывается и бросает тарелку;
Готово! - от тарелки - осколки!
И от пластинки - осколки!
А с книгой не вышло - она не бьется.
Но зато она рвется, да еще как!
Мой сын изучает мир.
Крутит радио до отказа
И бежит от звериного рыка,
Лежащего в тихой коробке.
Очень бледный, выглядывает из-за угла.
Но как только мы выключаем,
Он опять подбирается к ящику,
Десять раз, двадцать раз, до тех пор,
Пока это упрямое радио
