не произошло, и в ее сердце не было счастья.
Вздыхая, она постаралась выбросить из головы мысли о муже, намочила полотенце и накрыла им глиняную скульптуру. Впервые Карисса взялась за лепку человеческой фигуры. Ей хотелось изобразить поющую нагую женщину, которая в восторге раскинула руки, закрыла глаза и обратила лицо к небу. Для первого раза у нее получилось неплохо. Совсем даже неплохо…
Возможно, ее карьера художника закончилась и началась другая жизнь. Семейная. Но как Карисса ни старалась изгнать мрак из этой новой жизни, заполняя часы работой и возней с дочерью, она знала, что в душе ее нет покоя из-за несложившихся отношений с Ашерисом. Она всегда старательно избегала мужчин, которые могли бы завладеть ею без остатка и помешать ее карьере, однако в первые годы их брака были месяцы такого полного счастья и такой близости, что она отдавалась им без остатка. Ее страх потерять свою независимость в замужестве исчез благодаря любви Ашериса. Как бы она хотела, чтобы те дни вернулись! Чтобы она вновь ощутила со своим красивым мужем единство, от которого ничего не осталось после рождения дочери и тем более после приговора специалистов четыре года назад: 'Джулия — что-то большее, чем просто папина дочурка'.
— Я все сделала, мама. Теперь можно?
Карисса улыбнулась. Ни один шестилетний ребенок не умеет разговаривать так, как она! Английским Джулия владеет безупречно. Ашерис настоял, чтобы в его доме все, включая слуг, говорили по- английски.
— Можно, доченька.
Она накинула на скульптуру клеенку, чтобы защитить ее от мириадов реющих мошек, и последовала за дочерью. Кариссе самой было любопытно, что же такое в ящике, однако она довела работу до конца не только для того, чтобы научить дочь терпению. Она постаралась оттянуть знакомство с содержимым ящика отчасти из страха, потому что уже прочла обратный адрес: Френсис Петри, 33 Бриндлвуд Лейн, Балтимор, Мэриленд, США. Адрес ее холодной и язвительной бабушки, которая теперь заболела. Что она могла послать ей? И зачем ей вообще что-то посылать нелюбимой внучке?
Едва Карисса дотронулась до ящика, как откуда ни возьмись появился Джордж, ее слуга и племянник домоправительницы Айши.
— Сайда[2]! — воскликнул он. — Ящик тяжелый. Давайте я вам помогу.
И он наклонился над ящиком.
— Спасибо. — Карисса приподняла ящик на несколько дюймов. Сколько раз она ему говорила, чтобы он звал ее по имени, а он ни в какую: госпожа и госпожа… Из-за этого она чувствовала себя старой и далекой от нормальных, обычных людей… ну, например, такой, как бабушка Петри. Но Джорджа не переделать. — Давай отнесем ящик в сад. Там попрохладнее.
— Слушаюсь, саида.
Они вошли в тень апрельского вечера, и Карисса вспомнила времена, когда она смело посещала гробницы египетской знати. Какие только тени ни плясали вокруг нее, а впереди была мгла веков, в которую она бросалась очертя голову… Она помнила зловещие шорохи внутри, потому что нельзя было громким разговором нарушать покой мертвых: она еще ребенком усвоила эту истину…
Джулия придержала калитку в сад, а потом побежала следом за всеми к пруду, где пальмы и виноград хорошо хранили прохладу. Со стуком поставив ящик на землю и вспугнув воробьев, которые, суматошно треща крыльями, исчезли среди пальм, Карисса вспомнила летучих мышей в пещерах фараонов и вздрогнула. Оглянувшись, она увидела поднимающуюся в небо луну, освещавшую пока лишь южную стену сада. Днем сад приковывал взгляды своим великолепием, особенно по сравнению с пустыней, начинавшейся сразу за его стеной, однако ночью он производил таинственное и мрачное впечатление. Наверное, Карисса просто была не в духе из-за ящика бабушки Петри.
— Похоже, без ломика не обойтись, — сказал Джордж. — Саида, я схожу за ломом?
— Сделай одолжение! И включи, пожалуйста, лампы.
Она улыбнулась стройному семнадцатилетнему юноше — еще не мужчине, но уже не мальчику.
— Обязательно! — Джордж повернулся на каблуках и бросился вон из сада, сгорая от нетерпения так же, как и Джулия.
Карисса не сводила глаз с ящика.
— Я ведь один раз видела прабабушку Петри, верно? — спросила Джулия.
— Верно. Тебе было тогда два годика, и мы взяли тебя с собой в Балтимор. Ты ее помнишь?
— Она была страшная и не сводила с меня глаз, да?
— Да. — Карисса не позволила себе улыбнуться.
Не стоило, конечно, соглашаться с Джулией; но что поделаешь, если она права.
— Я ей не понравилась, я знаю, — продолжала Джулия, — хотя я, честное слово, совсем не хотела ее сердить!
— Ты хорошо себя вела, моя азиз. — Карисса погладила дочь по голове. — Бабушка Петри всегда такая. Ты тут ни при чем.
— А почему?
— Наверное, потому, что все время злится. Не знаю уж, почему. Она никогда ни в чем не нуждалась.
— У меня, мама, есть теория о таких людях, как бабушка Петри. Они очень одиноки, потому что с ними никто не разговаривает, и они думают, будто их никто не любит. Чем более они одиноки, тем больше злятся. Все дело в общении.
Удивившись, Карисса перестала гладить дочь и взглянула ей в лицо.
— Как ты додумалась до этого?
— Наблюдая за Хамидом.
— За садовником?
— Да. Все думают, что он грубый. Я тоже так думала. А недавно стала думать иначе, потому что поняла.
— Что поняла?
— Что он хромает после полиомиелита. И ему все время кажется, что люди смеются над ним за его спиной. Но я никогда не смеялась, и он постепенно решил, что я не замечаю, как он хромает. Теперь мы с ним друзья.
Карисса смотрела на дочь, поражаясь ее глубокому пониманию людей, недоступному не только маленьким детям, но и многим взрослым. Эта проницательность ей тоже досталась от отца, но, к сожалению, у него это качество никак не проявлялось в семейной жизни. Она уже хотела было расспросить Джулию, о чем они разговаривают с Хамидом, как вдруг зажглись лампы и появился Джордж.
— Вот ломик, саида, — объявил он, протягивая его ей.
— Спасибо.
Она взяла ломик и наклонилась над ящиком, с гордостью ощущая силу в своих руках скульптора. Ашерис не раз говорил ей, что ее массаж — одно из самых больших удовольствий в жизни. Карисса покраснела, вспомнив Ашериса рядом с ней в постели и то, как хорошо ей было ночью в его объятиях. К сожалению, это все уже давно ушло в прошлое и лучше было не мучить себя такими воспоминаниями…
Скрежет отдираемых досок нарушил тишину сада и отвлек Кариссу от ее мыслей. Она заметила стаю чирков, которые, скользнув над водой, попрятались в зарослях папируса на другой стороне пруда. Карисса смотрела на них и думала, что она так же далека от сердца Ашериса, как они от берега моря.
От напряжения на лице Кариссы выступил пот. Правда, солнце уже зашло, но прохладно станет еще не скоро. Она и Джордж с трудом отодрали крышку и поставили ее возле стола гвоздями от себя.
Джулия наклонилась, чтобы заглянуть в ящик.
— О Господи!! — завопила она, от восторга становясь обыкновенной шестилетней девчонкой. — Чего тут только нет!
Карисса отошла на шаг, чтобы лампа получше осветила содержимое ящика. Там были книги в кожаных переплетах, странный металлический диск, похожий на блюдо, старые одежды и игрушки — вероятно, принадлежавшие ее отцу, когда он был мальчишкой, — и закрытая картонная коробка. Карисса ничего не понимала. Зачем ей этот ящик через двадцать три года после смерти отца? Когда Дж. Б. Спенсера
