на цепь и в конуре сдохнуть заставляют! Ну ты в курсе, объявили меня недееспособным, мол, не соображает придурок гнилой, что счеты с жизнью нельзя сводить. Лишь бы все по закону было! Слышь, учудили! Я жить по закону не жил, а сдохнуть заставляют по закону! А вот черта с два! Хотел сначала, чтоб ты мне ствол пронес, но придумал лучше. Ты запоминай, пока я говорить еще могу, – лежащий прервался, глубоко вздохнул и, стараясь говорить четко, заявил: – Слушай, хочу сдохнуть, как та крыса, что на педальку нажимала! Не дергайся, не брежу пока, придурок! В мозгах у всех скотов животных зоны удовольствия есть, да-да и у людей, конечно, они че, хуже, что ли?! Было дело, врачишки одному крысюку вшили электрод, соединили проводом с педалькой и научили нажимать. Так тот крысюк забыл о сне, еде и крысах, только жал и жал на эту педальку, пока не сдох. Так вот и я хочу помереть от кайфа, а не от боли! Ты понял?! Пока адвокатишки да правозащитнички еще не дотумкали, прокатит такая эвтаназия. Сделай все как надо, бабло подсыпь кому нужно. Я в жисть никого ни о чем не просил, тебя прошу первый раз. Нажми как следует на этих халатников. Ладно, контакт заканчивается… Уходи… Не хочу, чтоб ты видел… Уходи говорю!!!
Серый пробкой выскочил из палаты, едва не сбив с ног лечащего врача. Из-за двери раздался сдавленный стон, переходящий в страшный нечеловеческий рев. Доктор мигом надел сочувствующе- печальную маску.
– Ну вы видели… – и отшатнулся от перекошенной физиономии Серого.
Он рысью метнулся вперед, схватил за грудки. Зашипел:
– Ты че, гад? Короче, слушай сюда…
– Никакой эвтаназии, – спокойно и категорично перебил доктор, словно и не обратил внимания на жест рассвирепевшего бандюка. – Я достаточно умен, чтобы дружить с законом, и не собираюсь пополнять собой тюрьму. Так что ни за какие деньги!
– Законы меняются, док! – Серый отпустил халат и начал аккуратно расправлять образовавшиеся складки, не прекращая говорить. – Если не хотят меняться, их меняют! Старуй знает, что вы все сцыкуны. Как бы не навредить, да?! Как будто трупу можно навредить. Тогда слушай сюда. Назначишь ему в порядке метода лечения электрод в зону удовольствия. Ты как черепных дел мастер должен знать, в мозгах есть такая. Короче, пусть помрет от кайфа, не от боли. Это за эвтаназию не прокатит, неоперабельность рака уже все ваши светила подтвердили, так что все методы лечения хороши. Налички подкину… ну, на электроды золотые, что ли, придумаешь, в общем. Диссертацию напишешь, или чего там у вас ценится. А не согласишься – возьму грех на душу, буду действовать другими методами!
– Вот только угроз не надо! – процедил доктор. Однако глаза загорелись. Он энергично потер руки, сделал несколько быстрых шагов по коридору. Длинные тонкие пальцы нейрохирурга нервно зашевелились, словно уже взялись за инструменты. – Медлить нельзя. Если делать, то сразу.
Спустя месяц после операции Серый вновь топтал коридоры больницы. С полчаса прождал отправленных на розыски медсестер, но нужного доктора увидел сам. Тот длинными шагами несся вперед, сжимая обоими ладонями кипу разноразмерных бумаг.
– Здравствуй, доктор! Ну, как успехи? Говорят, пациент еще не загнулся? – Серый зашагал рядом.
– Да, жив! Пойдемте, я как раз иду к Анатолию Григорьевичу… Старуму, как вы его зовете.
Дверь в мягкую палату скользнула в сторону. Однако зеленого полумрака как не бывало. Сквозь огромное окно во всю стену сияло солнце. Старуй привстал с кровати, отбросив в сторону толстую черную книгу. Недовольно заговорил:
– Здорово, Серый. Покури минуту, перетрем сейчас… Док, что за ерунда? Сначала все нормально. Заболело – нажал кнопку и ныряю в кайф. А теперь, когда нажимаю, просто боль прекращается. Кайфа же нет! – Пациент потряс коробочкой с длинной телескопической антенной. – И какого черта не разрешаете комп поставить?! Я со скуки сдохну скорее, чем от этого долгоиграющего рака!
– Не ругайся. Подумай о Боге. Мы тут серьезно всей бригадой молиться собираемся за твое здоровье. Храм Христа Спасителя на сутки арендуем, – проникновенно посоветовал Серый, поднимая толстую черную книгу. – Как там сказано… – Он начал листать. Однако прочитал название – чуть не выронил. На обложке подарочного образца золотыми буквами выложено «Физиология человека». В возникшей тишине раздался спокойный и несколько недоумевающий голос нейрохирурга:
– Томография мозга показала, что опухоль сократилась вдвое! – Он шлепнул пачку бумаг, пленок и распечаток на край кровати. – Гипофиз начал вырабатывать какое-то новое вещество, уничтожающее раковые клетки повсеместно!
Старуй прищурился.
– О как… Слышь, док, так чего хлебалом щелкаешь? Сделай анализ этой живой воды и предъяви химикам на расшифровку. Нехай прижарят клешнястого наглушняк. Хорош, видать, людишкам-то от этой гнили дохнуть. Да и тебе Нобелевка не повредит, да.
– Сделаем. Так и сделаем! – Доктор сдвинул брови. – Разумеется, я об этом сразу и подумал.
– Ну что не так? – недовольно пробормотал пациент.
– Проблемы у вас с восприятием удовольствий будут. Зоны удовольствия перепрофилировались на производство этого… этого лекарственного псевдоэндорфина…
– Фигня, док, это уже не те проблемы, что проблемы! Ты просто не представляешь, какое удовольствие – жить без страдания. А попозже договорюсь уж как-нибудь со своей мозгой, она вон на какие выверты способна! – Старуй потер жесткую щетину, покрывшую череп, и первый раз за последний год улыбнулся.
Алексей Васильев
Совершенство бога
Они изучали Край.
За него еще никто не выходил, как ни старались. Здесь с грохотом рушились фундаментальные законы и вступал в силу парадокс Черепахи.
Уже несколько лет зонд «Ахиллес» по микрону продвигался к рубежу мироздания. Но Край отступал. Медленнее, чем приближались люди, но оставаясь все таким же недоступным.
– Мне в детстве казалось, будто там все такое же, как у нас, только больше, – сказал Дмитрий.
– Всем так казалось, – сказал Носов. – Или не так, но похоже.
Копылов вздохнул.
Дмитрий смутился. Самый молодой в экипаже, даже младше программиста, он потому особенно жаждал статуса космического волка. Но недостаток опыта мешал чувствовать себя равным остальным.
В лабораторию вошла Мина.
– А знаете, что я нашла? – сказала она. – Я поняла, почему наш зонд называется «Ахиллес»! Еще в Древней Греции жил некий мудрец Зенон, и он однажды сказал, что быстроногому Ахиллесу никогда не догнать медленную черепаху. Вот и мы… не можем.
Дмитрий зевнул, сказал:
– Никогда? А сколько же он, бедняга, гонится за той черепахой? Небось ноги до колен уже стер. Зенон жил очень давно.
– Ты знал? – спросила Мина.
Дмитрий усмехнулся. Копылов и Носов не обращали на них внимания, играли в двоичные шашки, уже наслушались о черепахах и Древней Греции.
– Еще скажу, – сказал Дмитрий, – что множество зондов носят похожие имена. В соседнем секторе – зонд «Сын Пелея», а мой приятель работает на «Царе мирмидонян».
– А что это значит? – спросила Мина.
Дмитрий отмахнулся и сказал, не скрывая превосходства:
– Миночка, открою тайну. Рано или поздно каждый новичок догадывается, что в названии зонда скрыт смысл. Просто иногда он упрятан глубже, и тогда Зенон бесполезен.
Мина нахмурилась, отчего усмешка оператора стала еще снисходительнее.
О том, что до появления Мины семь дней назад юнгой был он, Дмитрий забыл. Как и про то, что сам однажды догадался, почему «Ахиллес», и поведал о том бортовому врачу Носову и главному инженеру Копылову. А кто такие мирмидоняне, посмотрел в Интернете.
Дмитрий довольно потянулся. Посмотрев на Мину как на сироту, сказал:
– А ты не задумывалась, почему существующий парадокс называется парадоксом Черепахи? Сравнение с апорией Зенона – первое, что приходит на ум, когда думаешь о зонде, который движется быстрее, чем
