— Слышу — справа от нас хрустит замерзшая корка земли. Пригляделся, а там маячит фигура человека. Подползаем ближе. Вижу — немец. Свалили его — и айда.
Некоторое время разведчик молчит, тянет озябшие руки к огню. На ладонях кровяные ссадины.
— Каска спасла, а то бы от разорвавшейся мины несдобровать: глядите, какие вмятины оставили осколки… — задумчиво произносит Соколов. — Было бы худо, с бригадой не хочется расставаться.
Гвардии лейтенант Дмитрюк дополняет:
— Слышу, стрельба. К чему, думаю? Потом догадался. Это Соколов манит гитлеровцев. Они подняли пальбу, а нам это на руку: все огневые точки засекли. — Командир взвода говорит негромко, чуть прищурив глаза. — У брода встречаемся. Еще издалека слышу, как кто-то сопит. Гляжу: ведут фрица. Он послушно топает с разведчиками…
Разведчики легли отдыхать.
Прошу Аню Котлярову вызвать к телефону Приходько. Комбат немногословен: пока что немцы не тревожат. Приказываю быть начеку: к утру, наверное, противник что-нибудь придумает.
И я не ошибся. Едва наступил рассвет, как из леса послышалась трескотня пулеметов. Мины осыпали деревню, словно градом. Невероятная пальба подняла на ноги штабистов, дремавших в подвале.
Атакующие цепи противника выкатились из леса. В упор ударили наши орудия. Скрываясь в туманной дымке, фашистские солдаты начали переходить реку вброд. Грохот боя нарастал и справа: фашисты атаковали нас с двух направлений. Обстановка создалась крайне неприятная: в живой силе противник значительно превосходил нас.
Связываюсь с командирами батальонов:
— Во что бы то ни стало отбить атаку противника. Назад ни шагу!
Завязывается ближний бой. Немцы особенно напирают на позиции танкового батальона Маслова. Вместе с танкистами отбивают гитлеровцев и наши мотострелки. Положение очень тяжелое. Решаю пробраться туда. За мной бежит ординарец Марк Собко. Над нашими головами свистят пули, рвутся по сторонам мины. Взрывная волна отбросила меня в канаву, в самую грязь. Ползу по канаве: так безопаснее. Оказываюсь вблизи минометной батареи. Машу рукой Сунцову:
— Дайте беглый огонь по правому берегу реки. Только поживее.
Мины зашлепали в мокрый берег, поднимая фонтаны грязи. Но гитлеровцы продолжали лезть через речку. Они подошли уже совсем близко к нашим окопам. Кое-где завязалась рукопашная схватка. На рядового Мелкозерова напала группа немцев. Они выбили из его рук автомат и пытались пленить. Гвардеец не растерялся. Он выхватил нож, каким были вооружены все челябинцы, и всадил его в подбежавшего фашиста. Затем уничтожил второго, схватил автомат, полоснул длинной очередью. Вражеские солдаты рассыпались в стороны. Мелкозеров догнал одного из них, ударом автомата по голове свалил гитлеровца и пленил.
И вот я добрался наконец к тому месту, где решалась судьба боя. Перед комбатами Приходько и Масловым поставил задачу:
— Контратаковать, уничтожить гитлеровцев, перебравшихся на наш берег.
Гвардии капитан Приходько вскинул над головой руку с автоматом:
— За Родину! Вперед!
За командиром в полный рост шли коммунисты, комсорг батальона гвардии сержант Доломан, комсомольцы, все бойцы.
— Ура! Ура!
На левом фланге контратаку возглавил заместитель командира батальона автоматчиков по политчасти гвардии майор Курманалин. Автоматные очереди косили наседавших гитлеровцев.
Мотострелки, поддержанные огнем танков, прижали противника к реке. Перемешались боевые порядки. Снова возникли рукопашные схватки. Пьяные гитлеровцы остервенело лезли на челябинцев. С левого берега непрерывно били тяжелые пулеметы.
Укрываясь от огня, захожу в дом, в котором, как оказалось, разместился медпункт первого батальона. Врач Печерский хлопочет возле окровавленного бойца.
— Много раненых?
— Около сорока человек эвакуировали в бригадный медпункт.
К дому подползают санинструктор Тоня Зубкова и минометчик Молчанов. Они волокут носилки, на которых лежит раненый. Тот просит пить.
Антонина Филипповна его уговаривает:
— Потерпи еще, милый, сейчас напою.
— Кто это?
— Гвардии рядовой Семенов. Ранен в грудь и в обе ноги.
Носилки с раненым внесли в хату, бережно опустили на солому. Лицо Семенова было бледным. Видно, боец потерял много крови. Узнав меня, он улыбнулся, тихо сказал:
— Товарищ комбриг, а все-таки мы их отогнали. Я троих отправил на тот свет, а четвертого не успел: полоснул он по мне из автомата. Ну, ничего, маленько подлечусь — и назад в бригаду.
Молча слушаю его и восхищаюсь силой духа советского солдата, его готовностью до последней капли крови, до последнего дыхания сражаться за любимую Родину.
Мотострелки, достигнув поймы реки, вынуждены были залечь: плотный огонь не давал и головы поднять. И тут я узнал неприятную весть. Увлекшись боем, начальник штаба батальона гвардии старший лейтенант Покрищук, вырвавшись вперед, оторвался от своих. Его окружили гитлеровцы, свалили и пленили. Бойцы пытались освободить офицера, но не смогли: слишком силы были неравными.
— Видите — вдоль шоссе отходит группа немцев. Там и мой начальник штаба, говорит гвардии капитан Приходько.
Я взглянул в бинокль. Фашисты торопливо удалялись на юго-восток. Что же предпринять? Подзываю командира танковой роты гвардии старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева:
— Обстреляйте вон ту группу немцев. Там наш человек.
— Ясно.
Резко ударило орудие, и снаряд разорвался у цели. Еще несколько выстрелов. Гитлеровцы рассыпались по полю. Одни побежали к реке, а три человека спрятались под мостом на шоссе. Танкисты уложили еще несколько вражеских солдат.
К обеду бой стих. Вдруг на шоссе показался человек. Он махал нам руками. Оказалось, это был Покрищук. В то время, когда танкисты вели стрельбу, он сумел уничтожить двух гитлеровцев и убежать.
Через час-другой бой вспыхнул вновь. Я позвонил в штаб второго танкового батальона.
— Гвардии капитан Федоров слушает.
— Сосредоточьте огонь по левому флангу. Не давайте гитлеровцам выйти из леса.
Я решил взобраться на крышу дома, откуда лучше будет руководить боем. Направляюсь к лестнице. Меня окликает гвардии лейтенант Ясиновский:
— К вам корреспондент.
Передо мной стоит, держа под уздцы лошадь, невысокого роста смуглый юноша. Конь испуганно фыркает, опасливо косится по сторонам, всякий раз вздрагивает от разрывов мин и снарядов. Узнаю поэта и специального корреспондента Челябинского рабочего, его я несколько раз видел на совещаниях в штабе корпуса. Михаил Львов подает мне командировочное предписание.
Он вместе со мной поднимается на крышу дома, пристально оглядывает поле боя. Просится к танкистам:
— Хочу людей видеть непосредственно в бою.
Я отговариваю. Львов, натянув на голову шапку, спускается вниз.
— Раненых несут, я к ним. А к вам еще вернусь.
Мне видно, как поэт наклонился над раненым, оттеснил санинструктора Тамару Костину и понес с бойцом носилки. А спустя минут пятнадцать — двадцать он с автоматом в руках уже сидел на броне танка Коротеева.
Позже, когда ослабли атаки противника, Михаил Львов зашел в штаб.
— Уж больно ты храбр, корреспондент. Зачем на передовую ушел?
