вмешалась в разговор, и голос ее зазвучал энергично и гневно:
— Вся беда шахтера в том, что он раб!
— Ну, зачем так? — попытался остановить ее старик.
— Весь мир против шахтеров, а они сами никак не поймут, что им надо объединиться, организовать профсоюз и защищать его…
В комнате Рэфферти внезапно воцарилось молчание. Даже Хал был поражен — впервые за все свое пребывание в поселке он услыхал страшное слово «профсоюз», произнесенное не шепотом, а во весь голос.
— Я все знаю! — вскричала Мэри, и в ее серых глазах появился вызов. — Вы не хотите слышать это слово! Но люди произнесут его, хоть вам оно и не нравится!
— Все это очень хорошо, — сказал старик, — когда мы молоды. А ты к тому же женщина.
— Ну и что? Неужели только женщина может быть смелой?!
— Конечно, — сказал старик с кривой усмешкой. — Язык у женщины длинный, его ничем не остановишь! Это даже начальство знает.
— Возможно, — отозвалась Мэри. — А не думаете ли вы, что на женщин ложится вся тяжесть шахтерской жизни и начальство это тоже знает?
Ее щеки раскраснелись.
— Пожалуй, — согласился Рэфферти и снова наступила тишина. Старик курил трубку, давая понять, что не хочет продолжать этот разговор и не потерпит никакой профсоюзной агитации в своем доме. Через некоторое время миссис Рэфферти сделала робкую попытку переменить тему, спросив у Мэри о здоровье ее сестренки, которая недавно прихворнула. Они обсудили какие-то лекарства от детских болезней, после чего Мэри поднялась со словами:
— Ну, мне пора…
Тогда поднялся и Хал.
— Я вас провожу, если разрешите.
— Конечно! — сказала она, и веселое настроение снова воцарилось в семье Рэфферти благодаря этой небольшой любезности, оказанной женщине.
19
Они шли не торопясь по улице.
— Я нынче в первый раз услыхал здесь о профсоюзе, — заметил Хал.
Мэри тревожно оглянулась по сторонам и шепнула:
— Тише!
— Но судя по вашим словам, об этом уже начали поговаривать!
— Одно дело — говорить в доме, у друзей, а другое — на улице. Какой смысл терять работу?
Он понизил голос:
— Вы серьезно хотите, чтобы здесь был профсоюз?
— Серьезно? — переспросила она. — Но ведь вы же видели мистера Рэфферти! Убедились, какой он трус? Все они здесь такие! Нет, это у меня был приступ раздражения. Я сегодня сама не своя — случилась одна вещь, вот я и вскипела.
Он ждал, но она, видимо, решила не продолжать. Тогда он спросил:
— Что же случилось?
— Не стоит даже говорить, — ответила она, и они прошли еще несколько шагов в молчании.
— Расскажите мне, пожалуйста! — попросил он. Сочувственные ноты в его голосе оказали действие.
— Вы, Джо Смит, плохо знаете жизнь шахтеров. Можете ли вы себе представить, каково здесь приходится женщине? Да еще женщине, которую считают красивой…
— Ах, это! — сказал он и прикусил губу. — Значит, кто-нибудь пристает к вам? — отважился он спросить после минутного молчания.
— Ну, да! Кто-нибудь всегда пристает к нам, женщинам. Всегда! Дня без этого не проходит. Куда ни двинешься, тебя задевают, подмигивают…
— Кто ж это так отличается?
— Кто? Конечно, начальники, конторщики, всякий, кто дорвался до крахмального воротничка и думает, что любую девушку можно соблазнить деньгами. Это начинается, когда мы еще бегаем в детских платьицах, а потом уж и подавно покою нет.
— И вы не можете их отвадить?
— Я-то их отвадила, но теперь они принялись за моего старика.
— Как так?
— Очень просто! Неужели вы думаете, они не испробуют этого средства? Ведь ему бы только выпить! Сколько он ни выпьет, ему все мало.
— Неужели ваш отец… — начал было Хал и запнулся! разве можно прямо спросить такое?!
Однако Мэри догадалась и поспешила ответить:
— Когда-то он был порядочным человеком. Но здешняя жизнь делает человека трусом. Что бы тебе ни понадобилось, куда бы ты ни ткнулся, вечно надо выпрашивать милостей у хозяина. От него все зависит: и где тебя поставят работать, и сколько дарового труда тебе подсунут, и разрешат ли лишнее взять в долг в лавке, и пришлют ли к тебе доктора, если заболел. Вот сейчас у нас крыша течет, — течет, как решето…
— Понимаю, — сказал Хал. — А чей это дом?
— Как чей? Все дома здесь принадлежат Компании.
— А кто же должен их ремонтировать?
— Мистер Коседжи, управляющий домами. Но мы уже давно перестали к нему обращаться: если он что-нибудь сделает, то сейчас же поднимает квартирную плату. Сегодня отец ходил к мистеру Коттону. Он обязан наблюдать за санитарным состоянием поселка, а какое это санитарное состояние, я вас спрашиваю, если люди спят в сырых постелях?
— Да-а… Что же ему ответил Коттон? — спросил Хал.
— Ох, вы же знаете Джеффа Коттона! Можете догадаться, что он ответил! «Берк, дочка у тебя смазливенькая. Только надо ей внушить, чтобы она была поуступчивее!» Засмеялся и сказал, что пора уже отцу понимать намеки. А старикам, мол, вредно спать, когда с потолка льет — долго ли схватить воспаление легких!
Хал не мог удержаться от вопроса:
— Ну, а ваш отец что на это?
— Пожалуйста, не осуждайте моего бедного старика! — поспешно сказала Мэри. — Когда-то он был борцом, пока его не скрутил О’Каллахен. А теперь он знает, что шахтеру не под силу бороться с начальником охраны!
20
Мэри Берк однажды заметила, что хозяева не очень-то огорчатся, если кто из шахтеров переломает себе кости. Как только в шахте № 2 возобновилась работа. Хал убедился в ее правоте.
Жизнь шахтера зависит от правильного крепления в забое, где он работает. Снабжение крепежным материалом лежит на хозяевах, но в нужный момент его никогда не оказывается под рукой, и шахтеру приходится совершать длинное путешествие из-под земли наверх. Там он отбирает стойки нужной длины и ставит на них свою метку, так как по соглашению крепежный материал должен доставляться ему прямо в забой. Но частенько кто-нибудь другой перехватывает отобранный им лес, — еще одни пример местного
