Лебеди Кассиды (сборник)

«Неужели мы все прошли через лагерный ад?» — подумал Давид.

Правые и левые, умеренные, радикальные, клерикальные, левацкие, прокоммунистические, анархистские, верующие и атеисты, пишущие гениально и марающие бумагу, — все они были сегодня собраны в одну свору, которая пила и жрала, не бросаясь в привычные драку и склоки, потому что чувствовала запах крови и свежей хлорки, от которых уже отвыкла.

Для чего их собрали здесь? Глава Государства был слишком рационален, чтобы позволить себе роскошь бесцельно содержать в райской неволе писак, которых он нисколько не уважал и более того — некоторых ненавидел.

Генерал Стан. Глава Государства. Великий Кормчий нации, правящий веслом мудрости в бурных потоках современности. Так его назвал в своем выступлении председатель Авторского Союза?

Исподволь пробираясь к власти, от начальника финансового управления армии до министра финансов, от министра финансов до референта по государственному строительству и далее к референту по иностранным делам, к министру обороны страны, он, взяв власть над армией в свои руки, неожиданно укусил своего благодетеля. В один день он занял место укатившего с отдыхом на Багамы полковника Огу, объявил себя пожизненным президентом, присвоил себе очередное генеральское звание и объявил своего предшественника государственным преступником, навсегда запретив ему въезд в страну.

В течение года он ликвидировал все остатки свобод, еще сохранявшихся по нерасторопности полковника Огу.

Изощренный в финансовых вопросах, новоиспеченный диктатор надумал оздоровить экономику страны, продавая государственную территорию иностранным концернам, за что получил в народе титул Главного Продавца Родины. Потерпев неудачу в бизнесе, генерал Стан начал шарахаться из крайности в крайность, что привело к росту безработицы, крестьянским выступлениям и образованию Фронта Национального Освобождения.

Помимо воли Давид мысленно вернулся к рукописи Скавронски.

«И стала та щука тираном лягушиного народа заместо убитой цапли.

Правила она по строгости, в соответствии с артикуляцией и уставами: кого заметит, так сразу ест и никаких оправданий не слушает. Затосковал от такой напасти лягушиный народ, и не стало прежнего спокойствия на болоте. Стали пустеть широкие кувшинки и глянцевые листья лилий. Многие лягушки отправились на поиски более спокойных мест и из дальних лесных ям хаяли родное болото, и уже клялись в любви к новым местам, обещая не жалеть для защиты нового отечества ни капли своей холодной лягушачьей крови.

А те, кто на болоте остался, старались приспособиться к новому властелину.

Жизнь лягушек стала опасной — успевай лишь приспосабливаться! Шкурку своевременно сбрось, температуру вовремя уравняй с внешней средой. Ловя мошку, внимательно наблюдай — не ловит ли и тебя кто-нибудь. Выводя рулады в образованном в угоду новому властелину сводном хоре, не теряй головы и поглядывай, где слушатель.

Щука до хорового пения оказалась великой охотницей. Приплывет, слушает внимательно, рыло кривит одобрительно. Что ж кручиниться, коли заглотнет по окончании концерта парочку упитанных хористов? Комары тоже жить хотят, да становятся пищей лягушиному народу. Чего Ж кричать, чего сопротивляться, коли едят по справедливости?

Нашлись среди обывателей и ловкачи, что принялись анонимки писать, и в том свое спасение видели, что хрустнут на щучьих зубах не их, а ближнего косточки…»

Шум в зале отвлек Давида от размышлений.

Багрового от злости Влаха Скавронски держали за руки незнакомые Давиду молодые ребята. Против Скавронски стоял надсадно кашляющий Бернгри и между ними темнела лужица пролитого коньяка и блестели осколки разбитой рюмки.

— Старый маразматик! — сказал зло Скавронски. — Где бы ты стирал свои подштанники, если бы о нас не позаботился Стан?

— Что случилось? — спросил Давид флегматичного Блоха. Тот держал в руках мельхиоровую вилку и растерянно разглядывал ее узоры.

Бернгри ударил Влаха.

— Авис? Авис ударил Влаха? — удивился Давид. — За что?

— Влах предложил выпить за здоровье генерала Стана, обеспечившего безопасность творческих сил страны.

— Влах? — Давид потрясенно уставился на товарища. — Влах предложил выпить за здоровье генерала Стана?

«Были, конечно, среди лягушиного народа и вольнодумцы. Как без них обществу? Бесхитростные обыватели карбонариев сторонились, а приближенные лягушки шептали тирану о неслыханном вольнодумстве и даже добровольно образовали полицейские силы по борьбе с вольнодумством и покушениями на устои.

Придворные философы прямо утверждали, что вольнодумство и покушения противоречат конституционным правам лягушек, ибо по конституции выходило: кто прав тот, кто ест. А из философских рассуждений вытекало, что новоявленных карбонариев надо из болота выселять навеки или отлавливать для щучьего удовольствия и вершения щучьей же справедливости, как единственно существующей на болоте.

И выселяли. И отлавливали. И справедливым судилищам подвергали.

А болото все гуще зарастало сине-зелеными водорослями, и все цвело на болоте, к ликованию лягушиного народа, ибо за цветением этим не было видно вонючих и нежилых куч плавника, а следовательно, можно было говорить о процветании и благоденствии народа.

Находились отважные и любящие, что забрасывали щуку гирляндами белых лилий и желтых кувшинок, и осыпали тирана подобающими ему почестями…»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Работа не шла.

Давид отложил ручку и сидел над чистым листом бумаги. Все более он задумывался над изменениями, случившимися со Скавронски. Исчезла грубоватая язвительность Влаха, его открытое неприятие царящего в стране полицейского произвола и политического невежества.

Давид не верил, что человек может так разительно измениться в столь короткое время. Неужели на Скавронски повлиял его разговор с государственным референтом?

Какие доводы могли заставить согнуться человека, прошедшего семь кругов Анта?

Государственный референт… Маленький, тихий, близорукий человек в старомодном костюме. По тайным тропам власти он пришел на свою должность из сельских фермеров, неожиданно обласканный диктатором и ненавидящий в душе своего покровителя лютой ненавистью палача. Нельзя было сказать о нем лучше, нежели это сделал сам Влах.

«Медленно двигался тиран среди ряски, а за ним черной безмолвной тенью следовал Рак — верный слуга тирана и палач.

Черный Рак был умудренным палачом. В порыве откровенности он не раз говорил тирану, что вольнодумство не рвут с корнем, полезнее оставлять известные ростки и знать впоследствии наверняка, где взойдет будущая опасность режиму.

Против затейливого полицейского умысла крылся

в том рассуждении и политический расчет, рожденный инстинктом