получали их из рук короля Рожера. Иногда эти ткани шли на подарки и христианским монархам. Сохранилась драгоценная мантия, расшитая золотом и жемчугом, на которой изображен лев, повергающий на землю верблюда. По краю ее идет арабская надпись – имя и титул короля Рожера и слова: «Сделана в главном городе Сицилии в 1133 году». Интересное доказательство искусства золотошвейников в королевском тиразе в Палермо хранится теперь в Вене.
Почти с самого начала завоевательных походов норманнов в Апулии и Сицилии летописцы и историки следили за делами дома Готвилей, чтобы сохранить память о них для потомства. Так, норманнский монарх Готфрид Малатерра, который находился в близких отношениях с графом Рожером, составил как его жизнеописание, так и жизнеописание Роберта Гюискара. Частично он получал свои сведения от самого графа и закончил свою латинскую, очень живую и интересную хронику в 1098 году. Его можно причислить к лучшим историкам средних веков, и выдержки из его несколько многоречивых трудов и теперь можно читать с интересом, благодаря разнообразию описываемых там событий и наивности изложения.
Он имел предшественника в лице монаха из Монтекассино – Амата. На основании хроники последнего можно предполагать, что он родился в Салерно. В качестве монаха из Монтекассино он упоминается впервые в 1061 году. Впоследствии он получил место епископа. Его хроника, которая была написана в 1078—1079 годах, рассказывает поэтому о предприятиях Роберта Гюискара только до того времени, пока ареной его деятельности были Италия и Сицилия, т. е. до его похода на Константинополь. Она дошла до нас во французской редакции, которая, вероятно, была сделана в начале XIV века и появилась в Италии. Лео из Остии в своих анналах монастыря Монтекассино, составленных в начале XII века, довольно часто говорит о походах норманнов, причем свои сведения заимствует частью из Амата, частью из других источников.
Вильгельм Апулийский в конце XI века написал хронику в латинских стихах, от появления норманнов на Сицилии и до кончины Роберта Гюискара. Лишь отчасти посвящена она действительным событиям.
Отметим еще хроники Фалько Беневентского и аббата Александра из Телезы, который написал свой труд по поручению Матильды, сестры Рожера II, супруги Раинульфа, графа Алифанского.
Но самый значительный сицилийский историк того времени – Гуго Фальканд, француз по происхождению, который во второй половине XII века долго жил в Палермо. Его «Historia deregno Siciliae», по классической законченности стиля, по художественности и сердечности изложения – мастерская работа.
При дворе такого короля, как Рожер II, который также любил науки и искусства, как роскошь и комфорт, убранных со всей пышностью Востока, окруженных плодовыми рощами и цветниками вилл, должны были быть и поэты. Поэзия европейских народов в XII веке только зарождалась. Но арабская поэзия уже полвека приносила свои лучшие плоды как на Востоке, так в Испании и на сицилийской земле. В числе арабоязычных поэтов, обретавшихся при дворе Рожера, можно назвать Абдурахмана, Ибн Рамадана из Мальты и филолога Абу Гафса Омара, которые пришли к Рожеру, как изгнанники, с просьбой о защите. Упомянем и об Исе Ибн Абд аль Мумиме, Абдуррахмане из Бутеры, Ибн Бешруне из Медии и Абдуррахмане из Трапани, которые при дворе в Палермо были желанными гостями.
Арабская поэзия почти исключительно состоит из лирики. И стихи названных поэтов были только субъективными излияниями, кассидами в похвалу князей и их роскошных построек или элегиями на смерть членов своей семьи.
Завоевание норманнами Южной Италии и Сицилии относится, конечно, к числу таких исторических событий, которые дают блестящий материал для литературной обработки. Дела и приключения сыновей Готвиля – готовая сюжетная канва для поэтического эпоса.
История их относится к тому времени, когда внуки Пелахо из астурийских гор и кастильской возвышенности шли все дальше и дальше к югу, чтобы на минаретах и куполах Андалусии водрузить крест, когда лира певцов вторила своими струнами звону мечей храбрых готских рыцарей. Но были ли в Италии и на Сицилии подвиги норманнов, которые, конечно, не менее значительны, чем подвиги катильцев, точно также воспеты? Мы не имеем тому литературных доказательств. В хрониках, которые описывают завоевание Сицилии, мы имеем дело лишь с фактами, реалиями жизни той эпохи. От них не веет тем духом саги, которым полна написанная через двести лет после этого хроника Альфонса Мудрого, что придает ей такую чарующую прелесть. Лишь две легенды о святом Георгии, который явился графу Рожеру в битве, и о хоре ангелов, который летописцы якобы слышали в большой палермитанской мечети при ее посвящении в христианскую церковь, когда все здание озарилось неземным сиянием, – составляют исключение.
Но мы имеем все основания предполагать, что слагались песни, если не о боевых подвигах норманнов, то о славных делах старого времени, которые пели завоевателям Сицилии в лагерных палатках и в замках.
Нельзя сомневаться в том, что во времена норманнского владычества, при палермитанском дворе среди других был в ходу и французский язык, главным образом, его нормандский диалект. Сам граф Рожер до своего совершеннолетия жил в Нормандии, в отцовском замке старого Танкреда и до конца жизни говорил с приближенными к нему нормандскими рыцарями на нормандском диалекте. Весьма вероятно, что барды из Нормандии сопровождали сыновей Танкреда Готвиля в Апулию и Сицилию. Один из них, Креспин, которого Вильгельм Завоеватель изгнал из своего государства, отправился на Сицилию. Поэт так говорит о своем появлении при тамошнем дворе:
При преемниках Рожера французский язык не мог выйти из употребления, так как на Сицилию прибывали все новые и новые переселенцы из Нормандии. При Вильгельме II, по свидетельству Фальканда, при дворе много говорили по-французски. Вполне допустимо, что и норманнские стихотворения – и притом эпического характера – читались и при дворе в Палермо. Конечно, поэтические сказания, возникшие в этой части Северной Франции, которые дошли до нас, появились позднее. Но и они имели своих предшественников.
Подвиги Бьёрна Железнобокого и Гастинга еще до Роберта Васа были воспеты в старых французских стихах. История Роберта Дьявола и Ричарда Бесстрашного имела, конечно, более старых повествователей, чем те, которые написали эти дошедшие до нас романы. В них жил тот дикий и холодно-демонический дух, который характерен для песен «Эдды». Может быть, под пальмами и фонтанами сарацинских садов, где предавался отдыху Рожер II, рассказывали историю норманнского герцога Роберта Дьявола, который, проклятый еще до своего рождения, рожденный в бурную ночь, под стон непогоды, совершил множество чудовищных злодеяний, пока непостижимым образом не пришел к раскаянию и покаянию. Норманнские барды Сицилии воспевали Вильгельма Короткий Нос, который по дикости и жестокости не уступал древним викингам, и Ричарда Бесстрашного, который сражался с духами и демонами, из одного необыкновенного приключения попадал в другое.
Еще епископ Перси высказал – и с тех пор это повторялось на разные лады, – что дух викингов, который не умер и в их потомках, поселившихся в Нормандии, вызвал к жизни такие явления как рыцарство и романтическая поэзия. Из рассказов Гаймара и Роберта Васа о певце Терлефьере ясно, что и в XI столетии певцы, которые во всем походили на скандинавских скальдов, сопровождали норманнских герцогов. Они рассказывают, что этот Терлефьер, прежде чем Вильгельм Завоеватель начал битву при Гастингсе, вышел из рядов нормандского войска, перед глазами всех показал свое боевое искусство и удивил этим воинов до такой степени, что они сочли его волшебником. Продемонстрировав свою удивительную силу и ловкость, он ринулся на своем коне на англов – каждый удар его был смертельным. Когда враги оправились от первого испуга, они бросились на него целой толпой и изрубили на куски. Вас рассказывает, что перед своим нападением он запел перед войском песню о Роланде, Оливье и других бессмертных героях, павших при Ронсевале, и бросился в бой только тогда, когда получил на это разрешение герцога Вильгельма. В этом рассказе Терлефьер ведет себя, как древний скальд, одинаково хорошо владеющий и лирой, и мечом.
В высшей степени вероятно, что саги пели и перед битвами графа Рожера с сарацинами.
Более того, есть основания полагать, что оба грандиозных цикла средневековых саг – бретонский о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола и песни о Карле Великом с его паладинами – получили свою первоначальную поэтическую форму в Нормандии. Автором французской песни о Роланде считают
