Терульда, норманна. Тот факт, что предания о Карле Великом, сюжетным ядром которых всегда остаются битва при Ронсевале, измена Ганелона и смерть Роланда, были особенно популярны в Нормандии, объясняется весьма просто.
Вскоре после того, как Ролло принял христианство и прежние ревнители Одина в новом герцогстве на Сене стали такими же ревностными поклонниками Христа, много рыцарей из Нормандии двинулось в Испанию, чтобы там принимать участие в битвах кастильцев с маврами. Оттуда они и приносили на родину саги о Ронсевале. К тому, что они слышали за Пиренеями, они прибавляли много своего и сказание о Карле Великом дополняли реминисценциями из скандинавских саг.
Обстояние Одина – двенадцать героев аналогично двенадцати рыцарям Круглого Стола могучего короля франков. То же – в саге о Хрольве Жердинке и его воинах.
Битва при Ронсевале, которая не имеет себе адекватного исторического прототипа, так как в этой пиренейской долине никогда не было большой битвы между христианами и арабами, – скорее, плод сотворчества народных поэтов, чем исторический факт. Может быть, в основе ее лежит воспоминание о грандиозных битвах скандинавского Севера, например, о битве при Бравалле. Рассказ о том, как Роланд, окруженный врагами, чтобы призвать к себе на помощь Карла Великого, до тех пор трубил в свой боевой рот, пока жилы на его шее не лопнули и он, обливаясь кровью, не упал на землю, весьма напоминает о Хеймдалле, который трубит в свой рог Гиаллар, чтобы дать богам сигнал к последней битве. Измена Ганелона и его наказание имеют сходство с историей Локи. Ганелон был разорван дикими лошадьми. Предание о невесте Роланда, Альде, которая при вести о смерти своего жениха упала мертвой, не произнеся ни единого слова, очень напоминает сказание о Нанне, жене Бальдра, и особенно об Ингеборг, возлюбленной Гиальмара. Имя меча Роланда – Дурандал, – по-видимому, восходит к «Дрогвендил», так в древней Норвегии называли меч семьи Рафиста. Роман об Огире или Гольгере, датчанине, имеет поразительное сходство со скандинавской сагой об Орваре Одде. Герои обоих поэтических произведений прославились путешествиями в далекие страны и одинаково являются олицетворением склонности к эмиграции и приключениям, что было свойственно как норманнам, так норвежцам. Огир, как Старкад, прожил триста лет, а мы знаем, что на Севере были в большом ходу легенды о таких четырехсотлетних героях, каков, например, Гальфдан.
О том, насколько в XII столетии на Сицилии были распространены сказания о короле Артуре, свидетельствует Гервасий Тюльбирийский. Он говорит: «В Сицилии есть гора Этна, которую туземцы называют Монжибелло. Они уверяют, что и до сих пор на склонах этой горы является король Артур. Однажды, якобы, он явился конюху епископа Катанского, когда тот хорошо вычистил скребницей коня, доверенного ему, и когда это резвое могучее животное чего-то испугалось и понеслось по склонам, конюх погнался за конем и долго искал его по ущельям и долинам. Он не нашел его, не хотел потерять совсем и начал искать в рощах Этны. Наконец, он зашел в одно ущелье и через него вышел на прекрасную долину. Там, во дворце, украшенном с удивительным искусством, он увидел Артура, отдыхавшего на ложе, убранном с королевской роскошью. Артур, пристально взглянув в лицо пришельца, спросил его, что его к нему привело. Узнав причину, он велел привести потерянного коня и отдать его конюху, чтобы тот отвел его к епископу. Потом он сказал конюху, что он здесь живет уже много лет, так как страдает от ран, которые открываются у него каждый год. Эти раны он получил в битве со своим племянником, Мардредом, и с Хильдерихом, королем Саксонским. И это, – прибавляет Гервасий, – еще не все. Я сам слышал от жителей страны, что король Артур воспользовался этим случаем, чтобы послать епископу Катании подарки. Многие видели эти предметы своими глазами и им удивлялись».
Все бретонские романы, которые разрабатывают предание об Артуре и его Круглом Столе, составлены нормандцами. Их авторы, за исключением Готфрида Монмутского, жили в Англии при Генрихе Готфрид был несколько старше других. Его «Historia Bretonum»[14] написана на латыни, но все-таки он первый ввел во Франции цикл сказаний о короле Артуре. Он заимствовал свою хронику древних кельтских королей, по его собственному свидетельству, из бретонского подлинника, который Готье, архидиакон Оксфордский, привез в Англию.
Готфрид Монмутский написал гекзаметром «Vita Merlini»[15] . Предание о волшебнике Мерлине было также распространено в Бретани, как и в Валлисе. Из первой из этих стран, которая, после появления норманнов во Франции, подчинилась последним, сведения о Мерлине, как и цикл сказаний об Артуре, дошли и до норманнов. Эти старые кельтские предания в Нормандии переделывались на разные лады как пишущими поэтами, так и при устной передаче и получили дополнения, а эти дополнения часто указывают на скандинавские источники их возникновения. Ясное доказательство влияния норманнов на сказания о короле Артуре представляет роман Роберта Baca «Brut von England».
Здесь в первый раз упоминается о Круглом Столе, хотя у Готфрида Монмутского – а стихотворение Васа только перевод его труда – нет никаких следов этого. Вас заимствовал здесь свои сведения из рассказов жонглеров и из народных преданий. Но у Готфрида Монмутского есть кое-что, что могло явиться в Нормандию только из Скандинавии. Так, например, в «Vita Merlini» мы читаем, что Родерих, зять Мерлина, в числе других подарков принес ему кубок, украшенный резьбой Валанда – pocula quae sculpsit Guielandus In urbe Sigeni, – кузнеца Вёлунда (немецкого Виланда), который играет такую большую роль в сказаниях о северных героях. Далее, Мерлину целиком приписываются те же самые приключения, как и морским людям в Гальфс-саге, – история, которая в Исландии так известна, что там и теперь о том, кто смеется без видимой причины, говорят: «Это смеющийся морской человек». Готфрид рассказывает, что больной Утер Пендрагон приказал вынести себя к войску. У скандинавов совершенно то же рассказывают об Иваре Бейнлаузе. Далее, у него же рассказывается, что Артур вызвал Флоллона на поединок на острове Сены, что ясно указывает на holmgang, т. е. борьбу на острове, обычную у северных воинов. Парсифаль, Тристан и их истории имеют сходство с историей Бодвара Биарке и с историей Сигурда Победителя дракона. А так как эти саги в Бретани были известны с древнейших времен и, ввиду постоянных связей последней с Нормандией, по всей вероятности, появились там тотчас же после завоевания Нормандии Ролло, то можно допустить, что норманнские певцы перенесли усвоенные ими предания из Скандинавии в Южную Италию и Сицилию.
Что же касается саги о Чаше Грааля, то мы не находим никаких признаков того, что она была распространена на Сицилии. Вероятно, потому, что она тесно связана со сказанием о короле Артуре. В старых норманнских романах есть упоминания об этом короле и его Круглом Столе. В 707 или в 717 годах ангел открыл одному пустыннику в Бретани мистерию об Иосифе Аримаеейском и чудесной Чаше.
Ссылки на древний оригинал, из которого будто бы были заимствованы романы и стихотворения средних веков, были не более чем литературной мистификацией. Если впоследствии даже Сервантес утверждал, что история Дон Кихота переведена им с арабского оригинала, то здесь он только пародировал рыцарский роман. Вольфрам Эшенбах заявляет, что провансалец Киот в XII веке написал историю Грааля, на основе сюжета которой он и сложил свое стихотворение. Не следовал ли и он господствующему в то время обычаю?
Несомненно, тот же дух, который веет в мифах о чаше на горе Сальваче, сказывается в некоторых из саг, сохраненных нам «Эддой». Рыцари, которые бродили по всему миру, чтобы найти исчезнувшую с земли чудесную чашу, похожи на старых королей Севера, Свегдера и Гильфа, которые отправились искать потерянный Асгард, жилище богов.
В истории Нормандии, как и в истории первых норманнских повелителей в Англии, упоминается о стихотворениях Serventois, по жанру аналогичных провансальским Sirventes, которые составлялись то в честь известных лиц, то, напротив, содержали в себе сатирические нападки на них. Эта жанровая форма песен, по-видимому, пришла из Скандинавии. Она была знакома и в Исландии, где поэты часто позволяли себе такие бурные личные выходки, что пришлось издать закон против их несдержанности. Можно предположить, что подобные стихотворения норманнских певцов слагались и на Сицилии.
А так как греческий был на Сицилии еще живым языком, то скорее всего поэзия пользовалась им для своих целей. В Византийской империи создавались лирические, дидактические, эпические и даже драматические произведения, которые заслуживают определенного внимания, хотя, конечно, сильно уступают творениям эпохи эллинизма. Что же касается Сицилии, то мы знаем только о гимнах, которые отдельные греческие монахи составляли в честь святых христианской церкви, о сицилийце Михаиле Гликасе, который в греческих стихах написал хронику всемирной истории до 1118 года и etc.
