кажется, может нести ответственность,- и это не заблуждение, она действительно может, а такая воля, на мой взгляд, больше говорит о наличии характера, нежели чрезмерная рассудочность. Вы кивнули, я вижу, вы разделяете мое мнение, чему я искренне рад. И последнее, господин Франке: что было, то было. И если вы не можете переступить через это, не мне вас судить. Но если можете, тогда позвольте сказать, что вам достанется замечательная жена, у которой сердце там, где надо, которая высоко чтит долг, порядок и право.
- Я и сам того же мнения и - в точности как вы сказали, господин барон,- надеюсь обрести в ней замечательную жену. Соблюдать заповеди надо, их надо соблюдать все до единой, но сами по себе они не одинаковы, и кто нарушил одну из них, может оставаться хорошим человеком, а кто нарушил другую, хотя бы они стояли рядышком в катехизисе, тот человек пропащий, никуда не годится и будет исторгнут из милосердия божьего.
Бото с удивлением поглядел на Франке, будучи в нерешительности, как воспринимать эти торжественные слова. Но Гидеон Франке уже сел на своего конька, а потому не тревожился о том, какое впечатление производят на собеседника его доморощенные взгляды, и продолжал тоном, все более смахивающим на тон проповедника:
- Кто, вняв голосу слабой плоти, нарушит шестую заповедь, того можно простить, ежели он полон раскаяния и вернулся на стезю добродетели, кто же седьмую нарушит, тот не только слабости плотской подвержен, но и низости душевной исполнен, а кто крадет, и клевещет, и лжесвидетельствует, тот испорчен до мозга костей, тот есть исчадие тьмы, и нет ему спасения, ибо он подобен пашне, где семена плевелов на такой глубине залегли, что снова и снова пробьются к свету, как ни засевай пашню добрым зерном. Вот чем я жив, вот с чем встречу смертный час, вот что я постиг за дни жизни своей. Да, господин барон, чистота, порядок, честность - вот без чего нельзя обойтись, и в супружеской жизни тоже. Ибо честность все превозможет, нельзя без доверия, и без правды тоже нельзя. Что было, то было, бог тому судья. А полагай я о том иначе - ведь и такие взгляды достойны уважения, как вы и сами, господин барон, полагаете,- мне надо отойти в сторонку и не мечтать о счастье, о душевной склонности и любви. Я долго жил в Штатах. Там, как и у нас, не все то золото, что блестит, но зато там приучаешься смотреть на мир другими глазами и не всякий раз через одно стекло. Там учишься, что к спасению ведет много путей и к счастью не меньше. Да, господин барон, к богу не один путь и к счастью не один - вот что я постиг в сердце своем. Один путь хорош, и другой-не хуже. Но всякий хороший путь должен быть прямым путем, открытым солнцу, а не вести через топи и хляби и не уводить в сторону. Истина - вот что главное, и порядочность, и честность.
С этими словами Франке поднялся, и Бото любезно проводил его до дверей и подал ему руку.
- На прощанье позвольте затруднить вас просьбой, господин Франке; передайте от меня привет госпоже Дёрр, если вы с ней встречаетесь и старая дружба не прервана, а главное, мой поклон доброй старой госпоже Нимпч. Как ее подагра и прочие «болести», на которые она так часто жаловалась?
- С этим покончено.
- Как так?
- Мы похоронили ее три недели назад. Да, сегодня будет как раз три недели.
- Похоронили? Где?
- За «Роллькругом», на новом кладбище при церкви святого Иакова… Добрая была старушка. И в Лене души не чаяла. Да, господин барон, матушка Нимпч умерла. Зато госпожа Дёрр (и он рассмеялся) живехонька и, пожалуй, переживет нас всех. Когда она придет,- путь-то неблизкий,- я передам ей ваш привет и заранее представляю себе, как она обрадуется. Вы ведь хорошо ее знаете, господин барон. Да, госпожа Дёрр, госпожа Дёрр…
Гидеон Франке еще раз приподнял шляпу, и дверь за ним захлопнулась.
Глава двадцать первая
Многое перевернулось в душе у Ринекера после этой встречи и услышанных напоследок новостей. За минувшие годы, если ему случалось обратиться мыслями к маленькому домику и его обитателям, он представлял себе все точно в таком же виде, как было при нем, и вот оказалось, что все давно не так, что прежние образы надо заменить новыми. В домике живут чужие, если там вообще кто-нибудь живет, в очаге не горит огонь, а если и горит, то не целый день подряд, и сама фрау Нимпч, хранительница огня, умерла и покоится на кладбище св. Иакова. Новости так и вертелись в голове, и вдруг ему вспомнился тот день, когда он полуторжественно-полушутливо обещал старой госпоже Нимпч принести на ее могилку венок из иммортелей. В теперешнем состоянии душевной тревоги Ринекер был даже рад, что ему пришло на ум старое обещание, и он решил немедля его выполнить.
«Роллькруг», да еще в полдень, да еще в солнцепек - ни дать ни взять путешествие в Экваториальную Африку. Но все равно, пусть добрая старушка получит свой венок».
Он взял палаш, фуражку и отправился в путь.
На углу была извозчичья стоянка, но маленькая, и потому, невзирая на табличку: «Для трех дрожек», дрожки большей частью отсутствовали. Не было их и сегодня, каковое обстоятельство - если принять во внимание обеденный час, когда дрожки вообще исчезают с лица земли,-не могло показаться удивительным на этой стоянке, учрежденной лишь в угоду полицейским предписаниям. Бото проследовал дальше, покуда ему вблизи Вандергейдского моста не попался навстречу дребезжащий экипаж, нежно-салатного цвета, с красным плюшем на сиденье и белой лошадью в упряжке. Белая лошадь едва переставляла ноги, и при мысли о дальнем пути, который предстоит бедной животине, Бото не мог сдержать жалостливую усмешку. Но резвых скакунов его глаз нигде не обнаружил, и тогда он подошел к кучеру и сказал:
- Кладбище святого Иакова, за трактиром «Роллькруг».
- Слушаю, господин барон.
- Но по дороге придется сделать остановку. Мне надо купить венок.
- Слушаю, господин барон.
Будучи несколько удивлен этим настойчивым обращением, Бото спросил:
- Вы разве меня знаете?
- А как же, господин барон. Барон Ринекер. Ландгра-фенштрассе. Насупротив стоянки. Уже не раз возил вашу милость.
За разговором Бото влез в экипаж и хотел поудобнее устроиться в уголку, но тщетно - уголок раскалился, как жаровня.
Ринекер был в высокой степени наделен симпатичным и трогающим сердце свойством всех неймаркских дворян - охотнее беседовать с простонародьем, нежели с «образованными». Вот и сейчас, едва экипаж выехал под короткую тень растущих вдоль канала деревьев, он сразу завел разговор:
- Ну и жарынь! Навряд ли ваш скакун обрадовался, когда услышал про «Роллькруг».
- Ну, «Роллькруг» еще куда ни шло. Дорога полем - и то слава богу. Как он выберется в поле да почует сосны, уж до того обрадуется… Он у меня деревенский. А может, ему музыка нравится. Едва заслышит, сразу уши торчком.
- Так, так,- сказал Бото.- Но до танцев он, пожалуй, не охотник - если судить по его виду… Да, а где мне купить венок? Не хотелось бы заявиться на кладбище с пустыми руками.
- Успеется, господин барон. Как пойдут кладбища, так и цветочные лавки начнутся, от Галльских ворот и вдоль всей Пионирштрассе.
- Да, да, верно, теперь вспомнил…
- И дальше, до самых кладбищенских ворот, тоже лавок хватает.
Бото улыбнулся.
- Вы часом не силезец?
- Верно,- ответил тот.- Извозчики, они почти все из Силезии. Только я уже давно здесь живу, я уже почти что коренной берлинец.
- А живется вам хорошо?
- Ну, чтобы хорошо, не скажу. Уж больно здесь все дорого, все первого сорта. А про овес и говорить
