Он поднялся с мрачным видом. Тронутая, Шарлотта едва удержалась от желания взять его за руку. Она отвернулась, чтобы он не заметил выражения жалости в её глазах. Впереди что-то сверкало сквозь деревья, похожее на воду.
– Там старый бассейн?
– Мать выкопала его в двадцатых годах. Им не пользовались много лет.
– Можно взглянуть?
– Если угодно.
Нежелание, которое она ощутила в его голосе, объяснилось, стоило им войти в остатки леса. Внутри внешнего круга буков теснились высокие тонкие хвойные деревья, борющиеся за жизненное пространство, и свет с трудом проникал сквозь их плотную стену. Земля была рыжей от опавшей хвои, в бассейн, покрытый толстым слоем ряски цвета выгоревшей пластиковой бутылки, впадал столь же болезненного цвета ручей, сбегавший со скалистого склона, – источник неприятного запаха. Земля близ воды была липкой, вязкой. При каждом шаге чмокала, неохотно отпуская туфлю.
– В нескольких километрах вверх по склону располагается свиноводческий комплекс, – пояснил граф.
Шарлотта, заметив, что ковёр игл под ногами кишит многоножками, подавила дрожь отвращения.
– Что с вами, дорогая? Вам холодно? – Он нежно обнял её за плечи. – Тут всегда немного прохладно. Все эти деревья выросли сами после войны. Потому тут так темно.
– Просто… Это глупо, но мне показалось, что я слышала… шёпот, хотя, наверное, это всего лишь… – она подумала, что будет неучтиво, если она скажет о многоножках, – ручей.
– Или призраки, – спокойно проговорил граф. – Иногда мне кажется, что я слышу их – мать и её друзей. У меня сохранились фотографии тех времён, на которых они сидят вокруг этого бассейна на солнышке в купальных костюмах от Шанель, коротко стриженные, загорелые и гладкие, как тюлени. Не думающие о том, что надвигалось. Если сосредоточиться на фотографиях, чуть ли не слышишь, как лопаются пузырьки шампанского.
Его взгляд упал на бассейн, чьи вытянутые очертания повторяли форму океанского лайнера тридцатых годов.
– Жена любит подчеркнуть, что у нас новый бассейн, потому что он построен на деньги её брата, и это она проявила волю и убедила меня в том, что отелю нашего уровня необходим… Я пропал бы без неё. – Он посмотрел вверх, на крохотные рваные лоскуты неба в просветах сосновых крон. – Теперь солнце никогда не падает на бассейн…
Шарлотта обратила внимание, как сильно бассейн нуждается в реставрации. Краска узоров в стиле ар- деко по большей части облезла, а голубые дельфины, прыгающие через позолоченных морских звёзд, едва виднелись над ядовито-зелёной поверхностью. Граф Маласпино поднял с земли несколько камешков и швырнул в бассейн, те с мокрыми шлепками скользнули но ряске.
– Они ничего по-настоящему не понимали, мама и её милые друзья. – (Камешки на секунду задержались на ряске, потом она медленно расступилась под их весом, и они скользнули в тёмную, шелковистую воду под ней.) – Фашизм ещё только начинал чувствоваться.
Он оценивающе посмотрел на Шарлотту глубоко посаженными глазами, словно взвешивал, сколь прочны их дружеские отношения.
– Хотя отец, он понимал, что происходит. И конечно же… – пробормотал он.
Она почувствовала, как её губы раздвигаются в поощряющей улыбке.
– Дорогая, – начал он, – с момента нашего знакомства вы показались мне женщиной, которой можно доверять, которая умеет хранить тайну…
Его исповедальный тон смутил Шарлотту, словно, того и гляди, покажется нечто, чего видеть не хотелось. Ей всё время намекали на него, и достаточно прозрачно, но всякий раз оно, это неясное нечто, в последний момент ускользало за другой угол и исчезало, как шёпот. Она искала способ удержать графа от дальнейших откровений, о которых оба могли бы пожалеть.
– Графиня… – смущённо заговорила она, – она… Такой чудесный ланч… Как вы познакомились с ней?
– Как познакомился?
– Да… это было в Германии или?..
– Нет, мы познакомились здесь, не в Германии. Её старший брат, Дитер, несколько лет перед войной был моим репетитором – и лучшим другом.
– Он познакомил вас… позже?
– Нет… нет… он… умер. Он умер до того, как мы с Гретой встретились.
– Как же?..
– Он… погиб недалеко отсюда во время отступления немецких войск. Так мы слышали. Грета приехала в пятьдесят шестом в Урбино попробовать отыскать его могилу. Тогда мы и встретились в один из моих редких наездов сюда.
– И она… нашла его могилу?
Вопрос, казалось, ошарашил Маласпино.
– Я… не… нет, его так и не нашли… то есть… могилу… не было… её не нашли.
– Ох, простите, если…
Взяв её под руку, он повёл её назад к вилле.
– У нас есть много такого, о чем мы могли бы поговорить, дорогая Шарлотта. Очень надеюсь, что, увидев нашу коллекцию, вы согласитесь остаться.
– Да, уверена… и думаю, мы действительно… остальные будут, то есть… вы были так добры ко всем нам…
– Знаете, у нас на то есть своя тайная причина. Жена рассчитывает уговорить Джеймса уделять поменьше внимания в своей программе нападению на Рафаэля, уважить мой город, когда это лицо будут демонстрировать на весь мир. Ведь, в конце концов, он хочет показать
– Да… – Шарлотта постаралась не выдать своих сомнений относительно благородства намерений Джеймса. – Это часовня? – поспешила она переменить тему.
– Очень скромная, – ответил граф, кивая на безмятежную маленькую церковь в неоклассическом стиле, к которой они приближались. Она была столь совершенных пропорций, что казалась величественным собором, который видишь издалека. – Но довольно красивая внутри, думаю, вы с этим согласитесь.
Он достал из кармана большой ключ и отпер деревянную, покрытую искусной резьбой дверь. С глухим стуком закрыв её за ними, он щёлкнул выключателем, и четыре барочные люстры, каждая размером с «вольво», озарили внутренность часовни.
– Ох! – воскликнула изумлённая Шарлотта.
Одну из стен часовни украшала фреска с изображением Урбино – воплощение её представления о Камелоте, а на кобальтовом небе свода хоровод толстых розовых херувимов и светловолосых ангелочков с серьёзными лицами трубили в трубы, играли на лирах и флейтах, держали в руках оливковые ветви и хоругви. После запущенности бассейна было неожиданным наслаждением видеть это празднество плоти.
– Очаровательно, не правда ли? – заметил граф. – Конечно, не высокое искусство, но по-своему мило…
Они медленно прошли вперёд, чтобы присоединиться к изображённой на фреске процессии вельмож, возглавлявших караван лошадей и мулов с грузом сокровищ.
– Поклонение Младенцу Христу, – пояснил граф.
Каждая из торжественных фигур, которых он называл, была его родственником, давно умершим.
– Безымянного художника, должно быть, попросили изобразить столько моих предков, сколько уместится.
Двенадцать рядов деревянных скамей, украшенных резными херувимами, были обиты красным бархатом.
– Часовня до сих пор действующая? – спросила Шарлотта.
– О да. Но я хочу, чтобы вы увидели настоящее сокровище. Мою личную коллекцию.
