Паоло достал из бумажного пакета бутылку вина, большой свёрток с собственной прокопиевской ветчиной и коробку с пирожными, лишь чуть-чуть помятыми от поездки на заднем сиденье его «ламбретты».
– Это вам от ваших официантов.
Прокопио выдавил слабую улыбку и потянулся за бутылкой.
– Как там они, негодники, небось бездельничают, пока их босс под замком! – Он изучил этикетку и язвительно прошёлся насчёт того, что лучшее вино его коллеги приберегли для себя.
Паоло раздумывал, как половчее спросить о том, что его интересовало.
– Луиджи, один из копов, которые арестовали вас…
– Тот, что прихватил птицу?
– Никуда не годный коп – хотел стать оперным певцом. Мой друг со школы. Как бы то ни было, он сказал мне, что вы подписали бумаги, где говорится, что вы были пьяны, когда вы и полицейские… и ни слова о том, что пытались защитить немую. Почему?
– Скажем так, мне… посоветовали. Некие лица дали понять, что чем меньше я буду болтать об этом, тем будет лучше для меня.
– Луиджи рассказал, что вам угрожали превентивным заключением.
Прокопио открыл коробку с пирожными, избегая смотреть в глаза Паоло.
– Твой друг Луиджи слишком много болтает.
– Но что теперь с вами будет?
– Штраф, может, несколько месяцев в тюрьме, не более того. Почему тебя интересует моя судьба?
Паоло помолчал в нерешительности, а потом выпалил:
– Из-за Шарлотты. – Прежде чем Прокопио высказал то, что уже отразилось на его лице, Паоло добавил: – В этом аресте нет её вины. Вот почему я пришёл, по крайней мере поэтому тоже. Не Шарлотта выдала немую полиции, это сделал я… то есть не в буквальном смысле, но… это случилось, возможно, из-за того, что я проболтался… – Он опустил глаза и принялся ковырять щербатый стол испачканными в краске пальцами.
– Молодой канадке?
Паоло поднял глаза.
– Чтобы произвести на неё впечатление тем, как много ты знаешь? – Тень улыбки пробежала по лицу Прокопио. – Смазливая девчонка… Пытаешься привлечь её внимание, а она тебя не замечает, я прав?
– Откуда…
– Мне знакомо это чувство. Старо как мир. Всё у тебя получится, такой симпатичный паренёк, хорошее образование, хорошие перспективы.
– Хорошие не значит отличные.
– Так ты думаешь, что девчонка рассказала полиции о Муте?
– Может, Фабио… – Юноша пожал плечами. – Не знаю. Кто-то сказал кому-то, кто рассказал им… Главное то, что… если это
Разбитое лицо Прокопио застыло маской недоверия.
– Вот так и совершается множество зла. Ради её же блага, скажи, чтобы она больше не вмешивалась. И ты тоже. Держись подальше.
– Что значит «не вмешивалась»?
В окошке появилось лицо Луиджи.
– кажи ей, чтобы была осторожна, и всё, – ответил Прокопио. – В будущем не давала воли языку – и ты своему.
Луиджи постучал в зарешечённое окошко, и Паоло встал.
– Принести ещё чего-нибудь?
– Нет, – ответил Прокопио. Потом, когда Паоло был уже у двери, скупо спросил: – Всё же, как она?
– Немая?
– Англичанка… Шарлотта.
– Очень плохо. Хотите что-нибудь передать ей?
– Скажи ей… Скажи, что я… – Он покачал головой. – Нет, ничего не говори. Вот что, Паоло, будь добр, если я не… если не получится так, как я рассчитываю, не мог бы ты позаботиться, чтобы Бальдассар попал к этому шельме Примо?
– Ваша старая охотничья собака? – Даже Паоло слыхал, как Прокопио любил пса.
Прокопио кивнул:
– Примо обожает трюфели и… Короче, моей старой тётке будет не по силам справиться с Бальдассаром.
Паоло хотелось о многом спросить Шарлотту, многое ей рассказать, когда она наконец появилась на работе во дворце, но по её лицу и поведению он понял, что ещё рано, она не вполне пришла в себя. Мало того что никак не объяснила своё отсутствие, но и была необычно тиха. Под лёгким загаром, появившимся после нескольких недель пребывания под итальянским солнцем, её кожа была землистой, стянувшейся вокруг губ и у спокойных голубых глаз, от румянца на щеках не осталось и следа.
– Приятно видеть вас снова, – встретил он её осторожными словами.
– Я заварю вам чаю, – обрадовалась ей Анна.
Пока Анна заваривала наверху чай, Паоло сказал Шарлотте, что ей нужно пойти проведать Франческо Прокопио.
– Он очень переживает из-за того, что наговорил вам.
– Как я могу начать…
– Вам не придётся ничего объяснять. Я признался ему, что вина за арест целиком лежит на мне, потому что я… потому что я разговаривал с… другом… Представить не мог, что они выдадут мой секрет.
«И я не могла», – подумала Шарлотта.
– А теперь подбодрю вас! Знаете, что Луиджи спас ту певчую птичку, которая была в подвале у немой? Так вот он говорит, она щебечет не переставая и все в полицейском участке уже с ума сходят, но не знают, что с ней делать. В полицейском уставе нет ничего о канарейках.
Его попытка поднять ей настроение не возымела успеха.
– У Прокопио достаточно других друзей, коллег по работе, которые навестят его, – ответила она.
– Словами делу не поможешь, так говорят у вас в Англии? Таково отношение к закону у многих в Италии, не только людей старшего поколения. Мы неспроста опасаемся даже приближаться к тюрьме. Никогда не знаешь, как это отразится на тебе. Однако если решите навестить Прокопио…
– Я подумаю над этим, Паоло… Но сначала мне нужно сделать кое-что ещё.
– Дело вот в чем… Не хотелось упоминать об этом раньше, но Прокопио… ну, если ждёте от него свидетельских показаний, подтверждающих то, что произошло при аресте немой, то он не станет давать их.
– Что вы имеете в виду? Почему не станет?
– Он даже не собирается оспаривать обвинения, выдвинутые против него, только и скажет, что был пьян, потому что иначе ему угрожают
– Но это невозможно! А как же?..
– азве вам не известно, Шарлотта? Здесь, в этой Италии, которую вы так любите, действует свод законов, сохранившийся с фашистских времён… никакого вашего хабеас корпус:[119] по итальянским законам дело задержанного преступника не обязательно рассматривать в суде.
Достаточно найти несколько свидетелей, чтобы заподозрить Прокопио в терроризме, и его практически могут засадить за решётку и выбросить ключ. Даже если дойдёт до суда, система устроена так, что дело рассматривается в три этапа и на одно уходит в среднем три года а накопившихся дел около трёх миллионов.
– Терроризм! Но это абсурд! Прокопио только пытался защитить…
– …человека, которого они не хотят, чтобы кто-то защищал, – это очевидно.
