Рыба, кровь, кости

– Почему расовой? Люди, убившие Салли, были белыми, а не неграми.

– Вы сказали, что по ночам к Риверсам приходили черные. И потом, есть еще этот здоровяк с Ямайки – ее друг. Может, у нее был белый парень, который приревновал. Оба родителя отрицают ночных посетителей, о которых вы говорили.

– Толстя не имеет к этому никакого отношения! А люди, приходившие ночью, – там было больше белых, чем негров… И они приходили не к Салли, а к ее отцу.

– Откуда вы знаете?

– Я… я просто знаю, вот и все.

– Кажется, у него уже был привод в полицию, у этого парня с Ямайки? Он как будто симпатизирует левым?

– При чем тут политика? Это же Риверс мне угрожал!

– Физически? Он ударил вас?

– Нет, но наговорил мне всякого.

– Слова не считаются.

– Вы можете сказать ему держаться от меня подальше?

– Видите ли, Риверс утверждает, что вы вроде как сами мутите воду. Говорит, вы делали странные фотографии его дочери.

– Он – что? Но мои снимки не… Я судебный фотограф…

– И все же лично я бы не хотел, чтобы фотографии моей дочери использовали таким образом. Так что, понимаете, мисс Флитвуд…

Я все прекрасно понимала. Даже полиция, с которой я работала, считала, что женщине не пристало снимать такие «странные» фотографии; я представляла себе, как весь участок читает список моих диких обвинений против Риверса и делает собственные выводы, так же как они сделали их о Толсте.

13

Несмотря ни на что, полиции удалось задержать подозреваемого в течение двух недель после того, как появились фотороботы; наверное, у них уже был кто-то на примете. Вполне возможно, что парень, которого они арестовали, – известный преступник. А может, они нашли на месте преступления какую- нибудь улику, указывавшую на него. Никто мне этого не расскажет. В отделе по защите свидетелей мне сообщили только, что водитель, который отвезет меня на опознание, будет в штатском.

– И еще, ваш водитель позвонит перед приездом, – добавила девушка по телефону. Полагаю, чтобы его не приняли за одного из этих злодеев.

Однако ни один злодей не смог бы выглядеть в форме так, как выглядел в штатском тот серый человечек, который приехал за мной, – настолько серый, что невозможно было определить, где заканчивается его костюм и начинается лицо. Без единого слова он умело вел свою безликую машину по запруженным в час пик улицам и припарковал ее так же аккуратно. Еще двадцать минут мы не выходили из автомобиля.

– Чтобы вы ненароком не встретили обвиняемого, когда он войдет внутрь, – объяснил он мне; он цедил слова по одному из своего словно застегнутого на молнию рта, будто каждое из них стоило ему денег.

Потом он повел меня в участок, где два утомленных грузных копа не обратили на нас никакого внимания. Водитель даже не попытался объяснить, кто мы такие. Мне подумалось, его родители были из тех, кто считает, что детей должно быть видно, но не слышно.

Вскоре после нас появилась крашеная блондинка на белых шпильках; лицом она смутно напомнила мне одну из проституток, работавших на улицах возле Эдема. Еще через пятнадцать минут с улицы вошла полностью обнаженная женщина, которая криком стала требовать сержанта Брауна.

– Где он? – верещала она. – Куда он спрятался, чертова сука, мудак, ублюдок? Я ему устрою веселую жизнь!

Мы все старались слиться с пластиковыми стульями, на которых сидели.

Наконец слева от нас открылась дверь, выпустив усталого человека; он накинул на женщину плащ и вывел ее наружу. Интересно, был ли это сержант Браун, а может, Грин или Уайт.

Прошло еще двадцать минут; скука пылью оседала в комнате.

– Сколько еще я должна здесь торчать, мать вашу? – хрипло бросила блондинка.

– Подождите, мы дойдем до вашей жалобы, – ответил мужчина за столом.

– Мне, вашу мать, за это не платят, представьте себе! – добавила она. – Я, вашу мать, не просилась быть свидетелем!

– Вы по какому делу – Риверс? – спросил утомленный коп и что-то отметил у себя в журнале.

Мой серый и унылый водитель наконец несколько встряхнулся и приободрился.

– На самом деле вот эта леди здесь тоже в качестве свидетеля по делу Риверс.

Казалось, он извинялся за нас, словно блондинка и я, согласившись быть свидетелями, путались под ногами у следствия. Не будь нас, полицейские подшили бы Салли в папочку и убрали ее в один из своих бежевых картотечных шкафов, а потом занялись бы более важными делами – например, футбольным тотализатором.

Блондинка искоса бросила на меня обеспокоенный взгляд, а один из полицейских стал куда-то звонить. Снова потянулись минуты томительного ожидания, а потом появился тот же коп, который выводил голую женщину, и провел нас в комнату, где три молодых индуса смотрели по телевизору повтор «Это и есть твоя жизнь». В одном из них я узнала обитателя квартиры, расположенной над магазинчиком на углу, напротив того места, где убили Салли. Сам магазин был заколочен уже несколько месяцев, с тех пор как его подожгли какие-то местные расисты. Над головами индусов висел плакат, на котором было написано:

Предуведомление всем свидетелям, участвующим в опознании:

1. Не обсуждайте дело ни с кем, пока находитесь в Центре.

2. Вернувшись в комнату для свидетелей после опознания, ни с кем не обсуждайте увиденное.

3. Если вы опознали одно из предъявленных вам лиц, с вас перед уходом возьмут письменные показания.

4. Со всеми вопросами обращайтесь к персоналу Центра по опознанию.

Комната, выкрашенная в больнично-зеленый цвет, который всегда наводит меня на мысли о халатах судебных медиков, вызывала томительное и неприятное ощущение, какое испытываешь, сидя в приемной стоматолога. На столе из жаростойкого пластика под дерево лежала стопка прошлогодних глянцевых журналов. Я вяло пролистывала их, пытаясь понять, почему люди, уже обласканные славой, соглашаются на то, чтобы их дома, свадьбы, праздники запечатлевали такие плохие фотографы. Блондинка поинтересовалась, знает ли кто-нибудь, во сколько начинаются «Соседи». Никто не знал.

Время медленно ползло.

– Знаете, почему она зеленая? – спросил вдруг один из индусов. – Комната, в смысле? Чтобы крови не было видно. Как в больнице.

Его друг отозвался:

– Что значит – чтобы крови не было видно?

– Я где-то читал: на таком ярко-зеленом цвете кровь не сильно заметна.

Его приятель как будто встревожился:

– Какая кровь, почему здесь должна быть кровь?

Еще несколько минут мы все молча размышляли, почему же здесь должна быть кровь. Потом обеспокоенная блондинка подала голос:

– Они ведь не сбегут, да? Ну, эти, предъявляемые? То есть ну, они ведь не могут забраться сюда и дать нам по башке, прикончить?

– Не-а, – ответил первый индус. Но он и сам, похоже, был не сильно в этом уверен.

По правде сказать, я боялась, что мы все помрем со скуки раньше, чем до нас доберется подозреваемый.

Через двадцать пять минут ожидания в комнату широким шагом вошла женщина-полицейский с крючковатым носом. Она вся светилась энергией и говорила щелчками и тресками – словно лампочку закоротило.