обязано своим происхождением светочувствительности, связанной с хлорофиллом?
– Никогда не думала, что хлорофилл – такая опасная штука, – произнесла девушка, переваривая смысл, который приобретала история Бена в свете всего, что она слышала о Джеке.
– А теперь, Клер, пожалуйста, давай покинем наш университет для двоих на пару минут и просто насладимся утром и пейзажем.
Они оставили открытые склоны и вошли в величественный зеленый лес с огромными деревьями, кора которых была обернута сеткой переплетенных вьющихся растений. Спускавшиеся вниз канаты лиан, свисавшие между стволами, будто снасти с мачт целой флотилии кораблей, напоминали о море; это впечатление усиливали перистые папоротники и эпифиты, под тяжестью которых гнулась каждая ветвь, заставляя деревья скрипеть и наваливаться на свои якоря.
– Как думаешь, куда исчезли призраки этого леса? – прошептала Клер Бену, останавливаясь и наводя камеру на дерево, чья сердцевина сгнила под такелажем вьющихся растений, а образовавшуюся пустоту теперь заполняли перекрученные белые лианы. – Они похожи на гигантские обломки кораблекрушения… а может, на жилы и сухожилия. Как на тех старых картинках, где с людей содрали кожу и обнажили мышцы.
– Какая отвратительная мысль! Лично я думал о соборе.
Она усмехнулась.
– Ты всегда предпочитаешь во всем видеть лучшее, Бен?
– Вовсе нет. – Он энергично потряс головой, отметая обвинение в беспорядочном оптимизме, которое часто выдвигал против него Джек. – Но я всегда
– Мне казалось, тератологи должны искать чудовищные формы.
– И восхитительные тоже.
– Вроде опухолей? – поддразнила она.
– Даже опухоли могут быть восхитительными! Ты знаешь, что опухоль по мере своего роста действительно развивается? Отчасти поэтому мне нравится изучать рак: способность бесконечно менять обличья делает эту болезнь достойным противником.
Взгляд Клер снова привлекли древесные фронтоны и готические арки у них над головами. Она потянулась за биноклем.
– Вон там, наверху, видишь? Вот эту проплешину? Похоже на…
Она двинулась вперед, во влажный подлесок, раздвигая листья своей серой футболкой, словно плавник – зеленые волны, опустилась на колени и подобрала что-то вроде резиновой купальной шапочки, одной из тех, что похожи на морские анемоны: такую носила ее мать. Минуту спустя в протянутую ладонь Бена упал спутанный клубок корней-макаронин, в котором легко можно было узнать раздавленную орхидею.
– Клер – ты же
– Разумеется нет! Их куски там везде разбросаны, и на многих деревьях большие проплешины. Их кто- то крадет.
– Если здесь поблизости контрабандисты, едва ли они по-доброму отнесутся к наблюдателям.
Они поспешили нагнать остальных членов экспедиции, которые остановились на полянке в миле от них, чтобы Ник мог сделать запись. Все еще тяжело дыша после быстрого подъема, Бен тут же принялся рассказывать Кристиану о том, что они обнаружили, но Клер перебила его объяснения.
– Это все равно что… надругаться над церковным кладбищем! – воскликнула она.
Доставая из рюкзака куски смятой орхидеи, она отметила, что Джек был единственным, кто не выразил удивления, – Джек и один из проводников, присоединившийся к ним вскоре после того, как они вошли в Бутан; этот человек должен был отвести их обратно в Сикким.
– Это растения, Клер, не люди, – сказал Джек. – А мы не можем позволить себе связываться с контрабандистами, если они в этом виноваты.
– Едва ли мы в состоянии сообщить о них, – мягко возразил Кристиан. – Это печально, но мы здесь не из-за орхидей.
Клер, возмущенная спокойствием мужчин, повернулась к Нику за поддержкой. Он молчал, но выглядел удрученным, особенно когда Джек взял у девушки спасенное растение и швырнул его в кусты.
– Вот если власти поймают нас с этим, тогда начнутся настоящие проблемы, – произнес он и жестом велел проводникам снова трогаться в путь.
– Очень целеустремленный, этот твой родственник, – заметил Бен. Он крепко стиснул плечо Клер, стараясь утешить. – Меня удивляет, что он всего лишь заместитель командира, особенно при том, что первоначально он сообщил о зеленом маке не Кристиану, а моей группе.
– Правда?
– Джек предложил повести в это самое путешествие команду аспирантов.
– Тогда почему вы не согласились?
– Обычная причина – денег не хватило. Наша университетская группа финансируется правительством. Мы просто не могли обеспечить субсидирование. Тогда он обратился к Кристиану. Как ты можешь догадаться, у ЮНИСЕНС водятся липшие доллары. Конечно же, Кристиан загребет теперь всю славу. – Не сводя глаз с удаляющейся спины ее родственника, он добавил: – Забавно, но здесь Джек выглядит гораздо больше в своей стихии. Может статься, он упустил свое призвание, променяв его на лабораторию.
– Не исключено, что поэтому Кристиан и выбрал его. у меня есть теория, что Крис каждого из нас оценивает только как часть единой экспедиционной молекулы, молекулы «Ксанаду».
Бен рассмеялся.
– Флитвудовская вариация на тему теории Геи-Земли: земля и все, что на ней есть, как единая саморегулирующаяся система.
– У нее что, есть собственная теория? – Ей казалось, она сама это выдумала. – Все с большой буквы: Теория Геи?
– На самом деле это гипотеза. Названа по имени греческой богини земли.
– А, ну конечно, гипотеза! В этом-то и вся разница!
– Ее придумал Джеймс Лавлок, английский ученый, который начал с того, что стал измерять кровяное давление под водой во время Второй мировой войны, и закончил одиноким борцом за охрану природы, открывшим, что предположительно «чистый» воздух над Антарктикой в действительности полон хлорфтористых соединений углерода. Лавлок верит, что Земля, Организм, в конце концов избавится от любого вида, который неблагоприятно воздействует на окружающую среду.
Клер, все еще раздумывая об орхидее, ответила:
– Ах, вот как? Тогда какого черта людям позволили торчать здесь так долго? – Ворона хрипло каркнула у нее над головой, словно призывая девушку растолковать свой довод. – Скажи мне, Бен, почему ты согласился продолжить это путешествие? В смысле без виз?
– Это долгая история, но если вкратце – я несколько лет лелеял безумное желание увидеть гималайский голубой мак.
– Тогда мог бы сберечь силы и не ходить в поход по высочайшим горам мира, – заметила она. – Каждое лето его можно спокойно достать в любом садоводческом магазине.
– Я имею в виду в естественных условиях, таким, как его видели полковник Бейли и ботаники вроде Фрэнка Кингдона-Варда, растущим на альпийском лугу посреди ирисов и примул, рядом с каким-нибудь яком.
– Он даже цвести еще не будет!
– А вот наш зеленый мак, Джеков снежный барс, может, и будет. И за это я бы сделал все, что угодно. – Его лицо, похожее на покрытый пушком персик, сморщилось, словно его пропустили через соковыжималку. – Для меня все растения делятся на маки и остальные, прочие растения, не маки. Эта страсть захватила меня, когда я учился в Кембридже и один друг дал мне голубой мак Бейли. – Он похлопал себя по солидным складкам на животе. – Точно в насмешку, а? Такой толстяк, как я, и влюбился в этот трепетный, прозрачный цветок, похожий на бабочку? Я составил сумасшедший план, готовился специализироваться на редких альпийских растениях, а пока начал свое дело, торговал растениями по почтовым заказам из своей квартиры в Лондоне, проращивая те семена, что мои друзья собирали в глуши. Действительность накрыла меня с головой: у парадной двери стали появляться сорокафутовые грузовики
