Камерон старался не смотреть на Бекки, но это не удавалось ему. Она производила на него завораживающее впечатление с тех самых пор, как переехала сюда прошлой осенью. У нее было все, что положено отличнице: ум, очки, полное пренебрежение к одежде, — и все–таки она вызывала у него такую странную реакцию. Сердце у Камерона застучало, он нервничал. Когда Бекки упомянула о его родителях, у него в груди и в глазах закололо, как будто он собирался заплакать.
— Ну ладно. — Голос Бекки слегка дрогнул. — Если вдруг захочешь поговорить об этом, я всегда готова выслушать тебя.
На мгновение Камерона охватило желание рассказать ей об окне в церкви, а еще о том, что, когда он крушил и ломал какие–нибудь вещи, ему становилось немного легче. Он сам не знал, почему так происходит. Вроде бы это ничего не меняло. Вообще, это было довольно глупо, ведь потом кому–то приходилось чинить то, что он сломал. Ну и ладно. Расскажи он об этом Бекки, она поймет, какой он кретин.
— Вряд ли мне когда–нибудь захочется говорить об этом. Это полный отстой. Вот и все.
— Что ж, извини. Мне пора. Я еще должна занести вот этот листок до начала уроков. — Бекки улыбнулась, и на зубах у нее блеснула скобка. — Увидимся позже, ОК?
Камерон ничего не ответил, но посмотрел ей вслед: она вытащила из папки какой–то листок и направилась к дверям школы. Когда она уже подходила к зданию, порыв ветра вырвал листок у нее из рук и отнес на несколько метров.
Бекки попыталась поймать листок, но он отлетел еще немного, туда, где стояла группка парней, толкавшихся и поддразнивавших друг друга. Один из них ногой прижал листок к земле. Бекки подбежала к нему и хотела поднять листок, но потянула слишком сильно, и он порвался.
Парни захохотали, хлопая друг друга по рукам, а Бекки, покраснев, подобрала обрывки листка и пошла к дверям. Проходя мимо Камерона, девочка на секунду перехватила его взгляд — наверняка она поняла, что он все видел. Камерон почувствовал себя виноватым в том, что не пришел к ней на помощь, а потом разозлился: ему очень не нравилось чувствовать себя виноватым.
Почему–то его злость обратилась против нее. Дура! Должна же она понимать, что он не желает разговаривать о родителях, а последняя, с кем он стал бы говорить об этом, — Бекки Пилчук.
Войдя в класс, Камерон попытался незаметно проскользнуть к своему месту на последней парте. Но ему не повезло. Шеннон Крейн заметила его и закричала: «Камерон вернулся! Мы о тебе скучали!»
Он старался вести себя как обычно, когда одноклассники окружили его. Некоторые из них присутствовали на похоронах, но Камерон почти не говорил с ними. Он был слишком занят тем, чтобы не попасться на глаза репортерам с разных каналов, которые тыкали своими микрофонами ему в лицо. Сейчас, стоя среди своих друзей, Камерон ощущал себя одиноким как никогда.
Они болтали, сообщая ему школьные сплетни: Марис Бродски порвала с Чедом Гришемом, тренер волейбольной команды девочек получил предупреждение за сквернословие, а темой выпускного будет море и корабли. Как будто ему это интересно! Камерон не двигался; он чувствовал себя здесь чужим, пришельцем с другой планеты. Он не знал, как теперь вести себя. Когда ему можно будет снова шутить и дурачиться с друзьями? Когда он сможет думать о чем–то еще, кроме страшной пустоты внутри? Когда станет снова ухаживать за девушками?
Камерон не знал ответов на вопросы, которые один за другим всплывали в голове. Вскоре друзья перестали обращать на него внимание, и он в одиночестве уселся за свою парту, глядя на ее блестящую поверхность. Из кармана рюкзака он достал циркуль. Это был довольно дорогой инструмент, как сказал учитель геометрии, раздавая циркули ученикам. На иголку следовало надевать защитный колпачок, чтобы случайно что–нибудь не поцарапать.
Камерон не случайно поцарапал свою парту. Он сделал это нарочно — на ее поверхности он начал писать «Пошли все…», но не успел закончить. Прозвенел звонок, все повскакали с мест, направляясь к двери. Камерон воткнул циркуль в столешницу парты, закинул рюкзак за спину и вышел из класса вместе с другими.
В этот день было немало моментов, когда он пожалел, что снова вернулся в школу. Когда учитель английского языка, мистер Голдман, положил руку ему на плечо и спросил: «Ну, как дела?» — Камерон чуть не сорвался.
— Отлично, — ответил он. — Просто супер!
— Может, ты хочешь поговорить с кем–нибудь об этом?
Только этим Камерон и занимался все последние дни.
Он говорил с социальными работниками, психологами, с Лили, с Шоном. Его уже тошнило от разговоров.
— Нет, — отрезал он.
Этот день не принес ему ничего хорошего.
Итак, — сказал Грег Дункан в пятницу, стоя рядом с Лили и наблюдая за тем, как ученики ее класса расходятся по машинам и автобусам, — какую отговорку ты придумаешь сегодня?
Лили помахала на прощание последнему из своих учеников и повернулась к Грегу.
— Отговорку?
— Чтобы не пойти со мной куда–нибудь сегодня вечером.
Она опустила глаза и постучала каблуком по асфальту.
— Ну, ты меня пока еще никуда не приглашал.
— Теперь приглашаю.
— А я отвечаю: спасибо, нет. — Лили попыталась изобразить улыбку, однако уголки ее губ дрожали. — Я сейчас не самый приятный спутник. — Лили хотела бы, чтобы Грег был ей другом, на которого можно положиться, которому можно рассказать, как тяжесть утраты вымотала ее — эмоционально и физически. Конечно, он не был таким другом. По здравом размышлении Лили могла сказать, что все их разговоры вертелись вокруг его игры в гольф и алиментов, выплачиваемых детям, которых он никогда не видел. При этой мысли она почувствовала себя виноватой. — В любом случае, спасибо. Я очень ценю это, Грег.
— Я тебе так скажу. — Он раскачивался взад–вперед. — Когда поймешь, что готова куда–нибудь выйти, позвони мне, ладно?
Лили кивнула и улыбнулась, на этот раз искренне.
— Позвоню. Обещаю.
Грег пошел к группе других учителей, наблюдавших за тем, как отъезжает последний автобус. Непринужденная беседа и взрывы смеха казались такими… нормальными. Но Лили этого больше не ощущала, словно не разбираясь в том, что нормально, а что нет. Она вернулась в свой класс. Посмотрела на календарь. До конца учебного года оставалось семь недель. Потом наступит лето, время приключений и обновления.
Лили подумала о путешествии, которое так тщательно спланировала. Представила, как будет сидеть в кафе в Позитано, сама по себе, потягивая лимончелло и глядя на рыбаков в их разноцветных лодках. Она точно знала, о чем будет думать там — о детях Кристел.
Схватив свою сумку, Лили вышла из кабинета. Неважно, что написал Дерек в своем завещании и какое решение вынес судья по делам наследства. У нее были свои обязательства в отношении семьи, пусть и не зафиксированные в документах.
Вместо того чтобы ехать к себе, Лили направилась к дому Кристел. Она обещала Чарли, что будет приезжать очень часто, если понадобится — каждый день, и старалась сдержать слово.
— Лили! — Чарли распахнула дверь еще до того, как она позвонила, и крепко обняла ее. — Заходи! Мы как раз сели перекусить.
Шон вышел поздороваться с ней. Эшли прокричала что–то, при этом у нее изо рта полетели крошки.
