меня интересует, где находились твои родители?
— Что–то случилось с Вайолет, и мама вышла на минутку. Точнее, на три. — Лили переплела пальцы. — Но то, что случилось потом, было еще хуже. Мою мать обвинили в том, что она пренебрегла родительскими обязанностями, и нас с Вайолет на время поместили в приемную семью, хотя этого я тоже не помню. Когда мы вернулись домой, там все совсем изменилось. Наша семья уже не была счастливой. — Лили дрожала, несмотря на теплый летний вечер. — Вот и все. По сей день я и не знаю толком, что там случилось, но в одном моя мать права. Я уже могла спасти его.
Лили знала, что эта потеря сказывалась на ней по сей день. То, что при ней прервалась чья–то жизнь, влияло на все принимаемые ею решения. Она так и не простила себя. Да и как она могла? Из–за этого Лили запретила себе привязываться к людям. У нее не было детей, а свое желание иметь их она сублимировала в своей профессии.
— Я уважаю твою мать, но думаю, она переложила на тебя часть вины, чтобы облегчить свою совесть. Мне очень жаль, Лили. Жаль всю твою семью, но особенно тебя.
Они оба замолчали, но ей стало немного легче. На встречах с психологом они говорили о плохих и хороших днях. Последних у Лили почти никогда не было. Бывали плохие и хорошие моменты — в течение одного дня. Этот момент был хорошим. Она ощущала тепло и покой.
— Хочешь бокал вина? — спросила она Шона.
— Нет, — ответил он и широко улыбнулся, увидев, что она обескуражена. — Я предпочитаю пиво. Тем не менее, у меня есть отличное мерло — совершенно натуральное, тебе должно понравиться.
— Да. — Лили кивнула. — Такое мне нравится.
Шон отправился за напитками и принес ей бокал вина. Они вышли на улицу, сели на заднем крыльце и стали смотреть на восходящую луну. Лили отпила вино, глядя на Шона поверх ободка бокала. «Ему можно сниматься в рекламе пива», — подумала она. В рекламе, предназначенной для женщин. Ни одна женщина в Америке не устояла бы перед мужчиной, который моет посуду, укладывает детей спать, а потом усаживается на крыльце и открывает запотевшую алюминиевую банку.
— Хочешь попробовать? — Он протянул ей банку.
— Нет, — сказала Лили. — Нет, спасибо. Мне нравится вино.
— Ты смотрела так, будто хочешь моего пива.
— Никогда не любила пиво.
— Я запомню. Как ты обычно проводишь субботние вечера?
— Ну, не так, как сегодня. Не открываю душу ничего не подозревающему человеку. Кстати, извини меня за это.
— Ничего. Может, на следующей неделе ты откроешь мне что–нибудь еще.
У этого парня есть подружка, и он, тем не менее, флиртует с ней. «Какой подлец», — подумала Лили. Но в глубине души Лили знала, что Шон не подлец. «В пятницу я обычно смотрю кино, а в субботу — хожу на свидания». Она не произнесла этого вслух.
— Обычно я иду куда–нибудь с друзьями, коллегами по школе. У нас с Кристел есть — был — сезонный билет в оперный театр в Портленде. — Лили отпила из своего бокала. — Я попросила ее адвоката продать билеты.
— Я не виню тебя за это.
— Да, воспоминания слишком тяжелы.
— А я думал, что отсидеть оперу было бы слишком тяжело.
— Значит, ты не большой поклонник оперы, — улыбнулась Лили. — Какой сюрприз! — Шон подавил зевок, но она заметила это. — Мне пора. — Лили посмотрела, куда поставить бокал.
— Не уходи. — Шон удержал ее за руку, ласково, но настойчиво. — Останься. Пожалуйста.
От его прикосновения она испытала смешанное чувство напряжения и успокоения. Хорошо, что в темноте Шон не видел, как она покраснела.
Убрав руку, он улыбнулся ей.
— Мне сейчас очень не хватает общения со взрослыми людьми.
А как же Мора? Может, они только занимаются сексом, а на общение им не хватает времени?
— Я должна кое–что сказать тебе.
— И что же?
— Думаю, мы с тобой поладим, но ты должен знать, что я приезжаю сюда только ради детей. Их мать была моей лучшей подругой и хотела, чтобы я позаботилась о них.
Шон откинулся назад, оперся спиной о перила лестницы и допил пиво.
— Ладно. Я понял. Ты хочешь сказать, что у тебя нет другой причины уделять мне столько времени.
Она сухо, недоверчиво усмехнулась.
— Ах, прости, что не падаю прямо к твоим ногам.
— Премного благодарен за это. Терпеть не могу, когда женщины падают к моим ногам. Это очень мешает ходить.
— Как смешно!
— Это напомнило мне о том, что я должен задать тебе один серьезный вопрос.
Лили затаила дыхание, ее фантазия разыгралась, но она тут же напомнила себе о том, что сказала ему: она здесь только ради детей.
— И что это за серьезный вопрос?
— Я собираюсь оформить завещание. — Шон улыбнулся. — Первое. Я никогда еще не попадал в ситуацию, когда моя смерть могла бы сказаться на жизни других людей.
— Мне странно это слышать.
— Но это правда. До последнего времени, до детей, у меня ничего не было. Сейчас у них нет никого, кроме меня, и мне необходимо сделать распоряжения на случай, если со мной что–то произойдет. Поэтому скажи, Лили, могу ли назначить тебя их опекуншей в моем завещании?
— Безусловно. — Лили не спросила, почему Шон выбрал ее, а не Мору; ей не хотелось услышать, как много Море приходится работать, чтобы, став врачом, начать служить человечеству. — Я начинаю пользоваться спросом, — заметила она. — Моя сестра попросила меня о том же. Так что тебе придется дать мне такое же обещание, как то, что я взяла с нее.
— Все, что угодно.
— Обещай, что с тобой ничего не случится.
— Договорились. — Шон чокнулся с ней пивной банкой. — Так кто у тебя, племянники? Племянницы?
— И тот, и другая. Я могу оказаться с пятью детьми на руках, если вы с Вайолет вздумаете отправиться в мир иной.
— Ты будешь прекрасной опекуншей — ведь ты же учительница.
Лили покачала головой.
— Я никогда не собиралась иметь детей.
— Потому что потеряла брата.
Она задохнулась от ярости.
— Даже не верится, что ты сказал это!
— Но ведь это очевидно, Лили. Ты любишь детей. Я же вижу. Но боишься стать матерью. Готов поклясться, все дело в том, что ты так и не оправилась от потери, которой даже не помнишь. — Лили не нашлась, что ответить, и он спросил: — Ты злишься?
Она по–прежнему молчала.
— Эй, — сказал Шон. — Я тоже не собирался заводить детей. Но посмотри на меня сейчас — просто Мистер Мамочка.
