– Всякое бывало, когда поскандалят, когда посмеются. Если ругались, то орал в основном Станислав, Танька лишь изредка покрикивала. Да она вообще баба интеллигентная, не то что Оксанка из сорок девятой квартиры. Засранка еще та, ни тебе здрасьте, ни до свидания, а на прошлой неделе чуть с ног меня не сбила, лошадь Пржевальского. Думаешь, извинилась? Хрена два! А Танюшка, хоть и актриса, нос никогда не задирала. Бывало, давление подскочит, я к ней, так, мол, и так. Карпова и в аптеку, и в булочную сбегает. Да что говорить, светлый человек она была, царствие ей небесное.
– А гости к супругам часто наведывались?
– Кроме тебя, никто не шастал. Татьяна никогда не устраивала гулянок с шумом-гамом. Конечно, до Стасика приходили к ней мужчины, не без этого, так молодая ж баба. Сидели тихонечко, никакого беспокойства соседям, а вот Оксанка – та безбашенная. Запросто может в два часа ночи музыку врубить, хоть кричи, я и милицию сколько раз вызывала, без толку, а однажды, когда Оксанка…
– Евдокия Васильевна, вспомните, когда вы первый раз заметили Стаса?
– Год тому назад, и вначале он мне решительно не понравился. Козырем ходил, зятя моего чем-то напоминал.
– Они тогда уже жили вместе?
– Нет. Он появлялся время от времени, у них был цветочно-конфетный период. Выходя по утрам из квартиры, я часто ощущала запах его противных мужских духов. А потом начались проблемы.
– Проблемы? Какого рода?
– Скандалить стали, всегда тихая Танюшка вопила, будто ее резали.
– И когда скандалы прекратились?
– Сразу, как только молодые поженились. Помню, встретила я их у подъезда, Танька счастливая; спрашиваю, чего светишься? А она – сегодня расписались, баба Дусь. Через неделю молодожены сильно поскандалили. Дело было вечером, часов в одиннадцать. Танька орала, била посуду, а затем распахнула дверь и вытолкала Стасика на площадку. Он потопал к лифту, а Танюха крикнула какое-то слово и захлопнула дверь.
– Какое слово?
– Да я не запомнила, вернее, запомнила, но не знаю, как правильно… ой, погоди, – Евдокия Васильевна вышла из комнаты.
Через минуту она вернулась с тетрадкой в руках.
– Всегда все записываю, чтоб не забыть.
Копейкина отметила – подслушанных записей хватит на небольшую книжку.
– Вот! – радостно закричала старушка. – Нашла. Так, посмотрим, Таня крикнула ему: «Афонс».
– Афонс?
– Именно!
– Интересно…
– Самой интересно, милая.
Внезапно Копейкину осенило:
– Евдокия Васильевна, может, Таня крикнула не «афонс», а «альфонс»?
– Может, и альфонс, – неуверенно проговорила бабулька, – сейчас не вспомню точно, записала, как услышала. А что такое альфонс?
– Гм… ну… кстати, Евдокия Васильевна, Татьяна поддерживала отношения с кем-нибудь из жильцов дома?
– Вроде она приятельствовала с Оксанкой Королевой.
– Оксана, это та, которая…
– Она самая: хамка, нахалка и грубиянка! Помню еще случай, прошлой зимой я вышла на улицу потрясти коврик, снега тогда намело…
– Оксана в какой квартире живет?
– Королева-то? В сорок девятой обитает.
– Не знаете, она сейчас дома?
Старушка с серьезным видом посмотрела на часы.
– Думаю, дома, охламонка часов в девять завихрится на танцульки. Сегодня суббота, значит, она утoпает на всю ночь, а под утро заявится еле живая.
– Ксюша одна живет?
– Зачем одна, с родителями, мать целыми днями на работе корячится, а отец с утра зенки зальет и дрыхнет. Оксанка нигде не работает, не учится, тунеядка тунеядкой.
– На что же они живут?
– Так и живут – на одну зарплату матери. Оксанку, правда, хахаль содержит, вот уж у кого их пруд пруди, так это у нее. Однажды иду из магазина, вижу, стоит машина красивая, заграничная, из нее Королева вылезает, в шубе. На меня не взглянула и пошла, и пошла, я чуть в сугроб не упала. Откуда, думаю, у девки деньги на такие шмотки, а оказалось, ей хахаль подбрасывает.
– Понятно.
– Танюша с ней иногда вместе по двору проходила, о чем-то они беседовали. Пару раз Королева к ней домой забегала, да только не знаю, были они подругами или так, просто знакомыми.
Когда Катка вышла на лестничную площадку, старушка крикнула:
– Ты мне не сказала, кто такой альфонс?
– Сама не знаю, – Копейкина юркнула в лифт.
Сорок девятая квартира находилась на третьем этаже. Не успела Ката дотронуться до звонка, как дверь распахнулась, и ее взору предстал средних лет мужчина в застиранном спортивном костюме. По его мутным глазкам и разившему за километр перегару Катка догадалась – перед ней отец Ксюши.
– Че так долго шляешься? – прохрипел спортсмен-алконавт.
– Простите, вы меня с кем-то спутали, мы незнакомы.
Мужик сузил, видимо, близорукие глаза, после чего, обнажив в улыбке пожелтевшие зубы, молвил:
– И то правда, я думал, жена моя приперлась. А ты кто?
– Я к Оксане, она дома?
– Кто?
– Оксана, ваша дочь.
– А, Ксюшка-то, дома… наверное.
– Позовите ее.
– Кого?
– Оксану.
– А ты кто такая будешь?
– Вы ко мне? – из комнаты вышла симпатичная девушка, смахивающая на Мэрилин Монро.
– Если вы Оксана – да.
– Собственной персоной.
– Нам надо поговорить.
– Проходите, – прошелестела красотка, затем перевела взгляд на отца и рявкнула: – А ну, отойди от двери! Не видишь, ко мне люди пришли.
– Ты как с отцом разговариваешь? – Мужик попытался схватить дочь за руку, но, не удержавшись на ногах, рухнул на пол.
– Пьяница чертов! Пойдемте в комнату.
– Помоги мне подняться! – орал отец.
– Перебьешься.
– Ну, стерва, я тебя сейчас научу со старшими разговаривать!
– Давайте руку, – Ката нагнулась.
– Оставь его! – крикнула Ксюша. – Пусть валяется, ничего с ним не случится.
Перешагнув через матерящегося мужика, Катарина прошла в комнату Королевой.
– Совсем от него спокойствия нет, пьет, как сволочь. Поскорее бы окочурился.
– Он же твой отец!
– Отец, – передразнила Королева, – а много ли он для меня сделал? Сколько себя помню, папаша
