с тихой отстраненностью. Как сейчас. Она, похоже, потеряла нить своих мыслей и, положив руки на рабочий стол, изучала его.
— Что такое? — спросил он.
— Я забыла, о чем мы говорили.
Ему нравилось, когда она так терялась. Это напоминало ему прежнюю Лолли, которая была наивной и странной.
— Тогда давай поговорим о чем-нибудь еще, — предложил он.
Она сделала паузу и посмотрела на него долгим взглядом. И, словно смутившись, закусила нижнюю губу и отвела глаза.
— Ты знаешь Маески из булочной?
— Я знаю, кто она. Почему ты спрашиваешь? — Он пытался прочесть выражение лица Оливии, но не мог. Больше не мог.
— Я как-то встретила ее. Она… Значит, ты ничего не знаешь о ее семье?
— Ее дед когда-то завел в городе пекарню, и это оказалось надежным бизнесом. Несколько лет назад была большая шумиха вокруг коммерческих возможностей в Кингстоне. Я думаю, Дженни занималась этим, она и сама тебе расскажет, если ты спросишь.
Оливия встала и налила себе еще чашку чаю.
— Прости, я, должно быть, кажусь ужасно любопытной.
— Просто любопытной, — сказал он, ухмыльнувшись.
— Я удивлена, что ты не знаешь ее лучше.
— Почему удивлена?
Ее щеки вспыхнули, и на секунду она снова показалась ему подростком.
— Это маленький город. Я подумала, может быть, ты встречаешься с ней.
— Нет. — Он не был готов рассказать ей больше.
— Ты человек, который собирался повидать мир, нигде не оставаться больше одной ночи. Что случилось с этими планами?
— Я просто этого не сделал, — сказал он. — Отложил на какое-то время.
Она села напротив него:
— В самом деле? Куда же ты поедешь?
Он помолчал, глядя на нее. Черт, это не секрет. Но ему не хотелось отвечать на этот вопрос.
Она поняла, что он не собирается рассказывать ей больше, и вдруг отметила:
— У тебя все еще проколото ухо.
Он коснулся маленькой серебряной сережки:
— О-хо-хо. — Господи Иисусе, она должна была бы знать почему. Знает ли она? И он в ответ сообщил ей о своей наблюдательности: — Ты назвала свою собаку Баркисом.
Она сложила руки, вероятно, это был защитный жест, и этот жест подчеркнул ее женственные изгибы.
— Это превосходное имя для собаки.
— Да. Точно. — Он ухмыльнулся, потому что заподозрил, что она использовала это имя по той же причине, по которой он носил серьгу. Это была часть их истории — совместной истории. Он сменил тему, вспомнив те времена, когда музыканты играли в лагере. Рояль все еще стоял здесь, завешанный толстым мягким виниловым чехлом, застегнутым по бокам.
Он расстегнул чехол и открыл рояль.
— Как ты думаешь, он все еще работает?
— Я вызову настройщика, нам необходимо пианино, и чем скорее, тем лучше.
Она откинула крышку рояля, и из него выбежала мышь. Во всяком случае, он принял ее за мышь. Она двигалась так быстро, что он едва мог сказать, кто это. Он ожидал, что Оливия, как и любая женщина на ее месте, закричит. Вместо этого она просто подошла к одной из французских дверей и распахнула ее, мышь в панике выбежала из комнаты.
Затем она повернулась к нему:
— Боже. Неужели я настолько сошла с ума, что верю, будто мы все приведем в порядок к концу лета?
— Мы это сделаем.
Она шагнула к столу и встала перед ним, предоставляя ему превосходный вид на свою задницу. Этот изгиб ее бедер возник естественным образом или она изогнулась ради него? Он не мог решить, но это сработало. Было что-то в том, как вечерний свет окружал ее, добавляя мягкое, золотое свечение. На ней были джинсы, подвернутые до середины голени, розовая блузка без рукавов и маленькие белые теннисные туфли. Он неожиданно почувствовал непреодолимое желание коснуться ее. По-настоящему коснуться, не просто задеть случайно или пройти мимо, как какой-нибудь неудачник в романе Эдит Уартон.
— …обычно брали в последнюю очередь, — говорила она, и он осознал, что не слышал ни одного слова из того, что она говорила.
Он притворился, что испытывает огромный интерес к колкам старого рояля.
— Прости, ты о чем?
— Не обращай внимания. Просто вспоминала один момент своей юности, ничего особенного. — Она рассмеялась над выражением его лица. — Шучу. Я говорила об уроках танцев в лагере.
— Мне нравились уроки танцев.
Она шмыгнула носом.
— Конечно.
— Это было отличное развлечение.
— Ничего удивительного. Ты всегда выигрывал в конкурсах и соревнованиях, ты был большой хвастун.
— Зачем вступать в состязание, если ты не намерен выиграть?
Она секунду изучала его, ее взгляд затуманился от воспоминаний.
— Ты все еще поешь?
— Постоянно.
— Может быть, ты сможешь спеть на золотой свадьбе? — сказала она, просветлев.
Он должен был напомнить ей, что его не приглашали, да он и не хотел этого приглашения.
— Ты все еще играешь на пианино? — спросил он.
— Очень редко.
Вот так. Ему это показалось странным, он не представлял себе существования без музыки, он пел потому, что не мог не петь. Ему это было необходимо для того, чтобы жить.
Очевидно, мисс Оливия Беллами была счастливее его и не нуждалась в том, чтобы заполнять пустоту внутри себя шумом и светом.
— Я удивлен, мне казалось, ты была увлеченной пианисткой.
— Просто это была одна из тех немногих вещей, которые я делала лучше других детей. — Она открыла крышку пианино и закашлялась от пыли. — Мне больше не нужно доказывать, что я чего-то стою.
— Может быть, тебе это и тогда не было нужно, — предположил он.
— Тебе легко говорить, ты всегда получал первый приз на шоу талантов и всегда добивался своей цели.
— Просто я любил соревноваться, — поправил он ее. — И я этого не помню.
— Того, что ты все время выигрывал? — Она ухмыльнулась и покачала головой. — Не надоело ли тебе это, наконец?
— Да, так и произошло.
— Девочки в моей хижине целые ночи проводили за обсуждением, как стать твоей партнершей на танцевальных состязаниях.
Он рассмеялся:
— Никак.
— Ха. Помнишь Джину Палумбо?
