— Нет. — На самом деле помнил, он потерял с ней невинность в свой третий и последний год в качестве скаута, летом после восьмого класса. Она была сексуальной и шокирующей.
— Джина говорила всем в бараке, что ты обещал все летние танцы ей.
Наверное, это так и было.
— В самом деле?
Оливия кивнула:
— А я всегда танцевала со старшими девочками или с пожатыми, которым меня было жалко.
Он посмотрел на нее, ее мягкие волосы сияли в золоте вечернего света. Он вдруг обнаружил перемотку плеера от айпода, промотал ее, пока не нашел «Лежа без сна», старую мелодию шестидесятых годов, неотразимо чарующую, в исполнении Нины Саймон.
— Ну хорошо, мне тебя жаль. Потанцуй со мной.
— Я сказала это не для того, чтобы ты…
— Не имеет значения, — сказал он и поймал ее в объятия.
Они постояли так немного. У него было инстинктивное чувство танца, он был уверен, что и у нее тоже, но сейчас она сопротивлялась ему.
— Эй, — окликнула его она.
— В чем дело?
— Я ведь презирала бальные танцы, каждый год умоляла моих бабушку и дедушку убрать их из программы.
— Это было не так плохо, — возразил он.
— Может быть, для тебя. Для меня это было невыносимо. Я все еще содрогаюсь, думая об этом. Смена партнеров была для меня пыткой. Настоящей пыткой.
— Удивительно, из такого ужасного ребенка получилась абсолютно нормальная, отлично приспособленная к жизни девушка.
— Спасибо.
— Не говоря уже о том, что ты удивительно горячая детка.
— Приехали! Давай не будем об этом. Не говоря уже о том, что у нас куча работы, так что, может быть, мы…
— Заткнись и танцуй, Лолли, и я покажу тебе, почему я всегда выигрывал, — сказал он. В дополнение к владению техникой танца у него в запасе была пара трюков. Визуальный контакт, взгляд, который говорил: «Я хочу, чтобы мы были обнажены». Он знал, что многое в танце связано с сексом. Только сейчас и с ней ему не надо было притворяться. Ему на самом деле нравилось смотреть в глаза Оливии. Он хотел ее.
Она прижалась к его груди всем телом, и это было хорошо, потому что так она, быть может, не заметит, что Коннор сам дрожит. Он ощущал ее теплое податливое тело всем своим существом. Вдыхая запах ее кожи и волос, он почувствовал возбуждение. Танец был медленным, но она дышала быстро, судорожно хватая ртом воздух. Ее рот был всего в паре дюймов от его и так волнующе полуоткрыт.
Коннору захотелось поцеловать ее сильно и страстно, и, прежде чем их губы встретились, он посмотрел в ее лицо так, как будто уже целовал ее, — глаза закрыты, губы приоткрыты… О боже… Лолли…
Хлопнула дверь, и в комнату вошел Фредди.
— Надрываетесь на работе, детишки?
Они отпрянули друг от друга, и Коннор видел, как краска заливает щеки Оливии. Он ухмыльнулся:
— Мне это не было в тягость. Но я должен идти.
Он вышел во двор, где был припаркован его «харлей», и удивился, когда Оливия последовала за ним. Он натянул куртку, не сводя с нее глаз.
— Что такое? — спросила она.
— О чем ты?
— Ты смотришь на меня.
— Все еще смотрю. — Его губы тронула улыбка.
— Я бы предпочла, чтобы ты этого не делал.
Но он продолжал смотреть на нее. Она выглядела моложе, когда краснела, и больше походила на девочку, которую он когда-то знал.
— Ты когда-нибудь думала о нас, Лолли? — спросил он. — О том, какими мы были?
Она вспыхнула:
— Нет. Во всяком случае, не больше, чем я вообще думаю о том, что происходило девять лет назад.
Она хотела сказать, что они больше не знают друг друга. Неторопливым движением он застегнул свою кожаную куртку.
— Мне лучше уехать, потому что меня здесь не хотят.
— Никогда не думала, что ты байкер, — словно не слыша его, произнесла она.
— Должна была думать, — возразил он, и мотор взревел в ответ.
11.
Это было третье лето Коннора Дэвиса в лагере, и он знал, что оно будет последним. С одной стороны, на следующий год он переходил в девятый класс, а его мама и Мел всегда говорили, что у старшеклассников есть работа. С другой стороны, он не знал, что, черт побери, делать со своим отцом, и, приезжая сюда каждое лето, видел, как Терри Дэвис, пошатываясь, волочится сквозь дни посмешищем лагеря, и это заставляло Коннора ненавидеть весь мир.
Жить с Мелом и мамой было погано, а с отцом тяжело потому что, и это было больнее всего, Коннор любил отца. Терри Дэвис был хорошим человеком с проблемой, и Коннор просто не знал, как, черт побери, сделать так, чтобы этой проблемы не было.
«Что за черт, — думал он. — Это мое последнее лето в лагере «Киога». Я должен насладиться им». Он составил в уме список того, что хочет сделать. Выиграть состязания по танцам. Сходить в горы на Шаунганкс. Провести занятия по выживанию в пустыне, пробыть там два дня, не имея в руках ничего, кроме компаса. Может быть, принять участие в шахматном турнире. Проколоть ухо, просто чтобы позлить отчима. Поцеловать девушку и почувствовать ее. Может быть, даже прийти третьим в состязаниях по бегу.
Да, он хотел сделать все это и даже больше. Чтобы осенью, когда начнутся занятия в школе и ему придется писать сочинение «Как я провел лето», учитель подумал, что ему повезло.
По дороге в столовую он увидел мистера Беллами, директора лагеря и владельца, пожилого мужчину с морщинистым лицом и голосом словно у Лоуренса Оливье в этих старых черно-белых фильмах.
— Здравствуйте, сэр, — сказал он, расправляя плечи и протягивая руку. — Коннор Дэвис.
— Конечно, Дэвис. Я хорошо тебя помню. Как ты, сынок?
— Превосходно, сэр. — Что еще он мог сказать? Что его жизнь — дерьмо, что он скучает по своему маленькому брату, ненавидит отчима и свою жизнь в трейлере в окрестностях Буффало? Его мать, которая провела все детство, мечтая о карьере на сцене, научила его притворяться, так что он легко изобразил улыбку. — Как хорошо вернуться, мистер Беллами. Я в самом деле хочу поблагодарить вас и миссис Беллами за то, что вы позволили мне приехать.
