– Ничего удивительного, сэр, – сказал Буш, перебирая газеты. – Поглядите только сюда, сэр, и сюда. Это «Морнинг Кроникл», а это «Таймс». Я их отложил для вас, надеялся, вам будет любопытно.
Хорнблауэр проглядел отмеченные столбцы, как-то вышло, что суть он ухватил сразу, не читая. Британская пресса не жалела красок. Как и предвидел Буш, публику захватила весть, что британский капитан, якобы зверски умерщвленный корсиканским тираном, бежал, и не просто бежал, а прихватил с собой британский корабль, давний трофей корсиканца. Целые столбы восхваляли дерзновение и талант Хорнблауэра. Абзац в «Таймс» привлек его внимание, и он прочитал его от начала до конца.
Капитану Хорнблауэру предстоит отвечать перед судом за капитуляцию «Сатерленда», но, как мы уже указывали, публикуя отчет о сражении в заливе Росас, он действовал столь продуманно и столь образцово, вне зависимости от того, следовал ли при этом указаниям покойного адмирала Лейтона или нет, что, хотя сейчас он находится под арестом до суда, мы, не колеблясь, предсказываем ему скорое назначение на новый корабль.
– А вот что пишет «Анти-галл», сэр, – сказал Буш.
«Анти-галл» писал в общем то же, что другие газеты; до Хорнблауэра начало доходить, что он знаменит. Ощущение было новое и не то чтобы приятное. Он смущенно рассмеялся. Он не обольщался насчет подоплеки всей этой газетной шумихи. В последнее время не осталось выдающегося морского офицера, которого бы все обожали – Кохрейн сгубил себя скандалом после Баскского рейда, и Харди поцеловал умирающего Нельсона шесть лет назад, Коллингвуд мертв и Лейтон, кстати, тоже – а толпа требует кумира. Подобно евреям в пустыне, она не хочет поклоняться невидимому. Случай сделал его кумиром толпы, вероятно, к радости правительства, которому всегда на руку внезапная популярность своего человека. Но Хорнблауэру это было не по душе – он не привык к славе, не доверял ей, и с обычной своей застенчивостью воспринимал ее как нечто обманчивое.
– Надеюсь, вам приятно это читать? – спросил Буш, опасливо наблюдая за сменой выражения на его лице.
– Да. Кажется, да, – сказал Хорнблауэр.
– Вчера морское министерство купило «Аэндорскую волшебницу», – сказал Буш, судорожно придумывая, чем бы ободрить своего непостижимого капитана. – За четыре тысячи фунтов. А деньги за трофей, захваченный неполной командой, делятся по старинному правилу – я и не знал о таком, пока мне не сказали. Правило это установили, когда, помните, затонула «Белка», экипаж спасся в шлюпках, и команда одной из шлюпок захватила испанский корабль. В девяносто седьмом это было. Две трети вам, сэр – две тысячи шестьсот фунтов – тысяча мне и четыре сотни Брауну.
– Хм, – сказал Хорнблауэр. Две тысячи шестьсот фунтов – деньги немалые. Куда более ощутимая награда, чем восторги переменчивой толпы.
– А вот еще письма и пакеты, – продолжил Буш, пользуясь минутой умиротворения.
Первый десяток писем оказался от людей, Хорнблауэру незнакомых – все поздравляли его с успешным избавлением от плена. По меньшей мере двое из корреспондентов были сумасшедшие, зато двое – пэры Англии. Даже на Хорнблауэра произвели впечатление подписи и почтовая бумага с коронками. Буша, которому Хорнблауэр протянул письма, они впечатляли еще больше.
– Ведь это очень здорово, сэр, правда? – сказал он. – А здесь еще.
Хорнблауэр взглянул на кучу писем и выхватил одно – он с первого взгляда узнал почерк. Секунду он держал его в руке, медля открывать. Встревоженный Буш увидел, что губы у капитана сжались и щеки побелели, он наблюдал за чтением, но Хорнблауэр уже взял себя в руки и выражение лица его больше не менялось.
Лондон
129, Бонд-стрит
3 июня 1811
Дорогой капитан Хорнблауэр, Мне трудно писать это письмо, так переполняют меня изумление и радость. Мне только что сообщили из Адмиралтейства, что Вы на свободе. Тороплюсь известить Вас, что Ваш сын находится на моем попечении. Когда он осиротел после прискорбной кончины Вашей супруги, я вызвалась позаботиться о его воспитании. Мои братья, лорды Велели и Веллингтон, согласились стать восприемниками при крещении, в ходе которого он получил имя Ричард Артур Горацио. Ричард – прелестный крепенький мальчуган, и полюбился мне настолько, что очень грустно будет с ним расставаться. Посему позвольте заверить вас, что я с радостью буду приглядывать за ним, пока вы уладите свои дела, которых Вам, по возвращении в Англию, предстоит, как я понимаю, великое множество. Мы будем счастливы видеть Вас, если вы надумаете навестить сына, который умнеет день ото дня. Этому порадуется не только Ричард, но и
Ваш верный друг
Барбара Лейтон.
Хорнблауэр нервно прочистил горло и перечитал письмо. Столько сведений обрушилось на него, что чувствам не осталось места. Ричард Артур Горацио, крестник двух Велели, умнеет день ото дня. Может быть, его ждет великое будущее. До этой минуты Хорнблауэр не думал о ребенке – мысли о сыне, которого он в глаза не видел, не затрагивали его отцовских инстинктов, мало того, мысли эти замутнялись памятью о маленьком Горацио, умершем от оспы в Саутси. Но сейчас вдруг нахлынула нежность к неведомому мальцу, который где-то в Лондоне и – надо же – сумел полюбиться леди Барбаре.
И ведь Барбара взяла его на воспитание. Может быть, бездетная и вдовая, она просто искала подходящего сиротку, и все же, вдруг она сделала это в память о капитане Хорнблауэре, который, как она думала, погиб от рук Бонапарта?
Дольше думать об этом было невыносимо. Сунув письмо в карман – предыдущие он бросал на палубу – Хорнблауэр, не дрогнув ни единым мускулом, встретил взгляд Буша.
– Тут еще письма, сэр, – тактично заметил Буш.
То были письма от великих мира сего и от сумасшедших. Некий сумасбродный сквайр в знак восхищения и приязни вложил в послание понюшку табака. Внимание Хорнблауэра привлекло лишь одно, от поверенного с Ченсери-Лейн – имя Хорнблауэр видел впервые. Узнав, по-видимому от леди Барбары Лейтон, что известие о гибели капитана Хорнблауэра не подтвердилось, поверенный сразу написал ему. Прежде он по поручению Лордов Адмиралтейства управлял состоянием капитана Хорнблауэра и осуществлял контакты с призовыми агентами в Маоне. С согласия лорда канцлера, он по смерти умершей без завещания миссис Марии Хорнблауэр действовал как опекун наследника, Ричарда Артура Горацио Хорнблауэра, и вложил в государственные ценные бумаги средства от продажи захваченных капитаном Хорнблауэром трофеев за вычетом издержек. Как увидит капитан Хорнблауэр из прилагающегося отчета, итог составляет три тысячи сто девяносто один фунт, шесть шиллингов и четыре пенса, вложенных в Объединенный Фонд, которые теперь переходят к самому Хорнблауэру. Поверенный почтительнейше ждет его указаний.
Прилагаемый счет, который Хорнблауэр собрался выбросить, помимо бесчисленных шиллингов и восьмипенсовиков содержал графу, на которой Хорнблауэр невольно задержался взглядом – издержки на погребение миссис Хорнблауэр, могилу на кладбище при церкви Св. Фомы Бекета, надгробный камень и плату сторожам. От этого замогильного списка у Хорнблауэра похолодела кровь. Это было ужасно. Сильнее, чем что-либо иное, список напоминал, что Мария мертва – если бы он поднялся сейчас на палубу, то увидел бы шпиль церкви, возле которой она похоронена.
Он боролся с тоской, которая грозила вновь подмять его под себя. По крайней мере, можно отвлечься на письмо поверенного, порассуждать о том, что теперь у него есть три с лишним тысячи фунтов стерлингов в ценных бумагах. Он и позабыл про призы, которые захватил в Средиземном море до прибытия Лейтона. Теперь он владел в общей сложности почти шестью тысячами фунтов – не Бог весть какая сумма, иные капитаны сколотили куда большие состояния, но все же весьма приличная. Даже на половинное жалованье он сможет жить в комфорте, дать Ричарду Артуру Горацио достойное образование, занять свое скромное место в обществе.
– Капитанский список сильно изменился с тех пор, как мы видели его в последний раз, сэр, – сказал Буш, скорее угадывая мысли Хорнблауэра, чем перебивая их.
– Вы его уже штудировали? – улыбнулся Хорнблауэр.
