дверей ждал экипаж, кучер и лакей щеголяли красными королевскими ливреями.
– Лорд-гофмейстер прислал, – объяснил Фрир. – Трогательная забота.
Он подсадил Хорнблауэра и залез сам.
– Встречались с Его Королевским Высочеством?
– Нет.
– Но при дворе бывали?
– Дважды присутствовал на утренних приемах. Меня представляли королю Георгу в девяносто восьмом.
– А! Принцуля не то что его отец. А с Кларенсом[7] вы, я полагаю, знакомы?
– Да.
Экипаж остановился у ярко освещенного подъезда, двери распахнулись, лакеи помогли гостям. Вестибюль сверкал огнями, кто-то в ливрее, пудреном парике и с белым жезлом оглядел Хорнблауэра с головы до пят.
– Шляпу под мышку, – прошептал он. – Сюда, пожалуйста.
– Капитан Хорнблауэр, мистер Хукхем Фрир, – объявил кто-то.
Огромный зал ослепил светом свечей. В дальнем конце, широкой паркетной гладью, сверкала золотом и драгоценностями небольшая кучка людей. Кто-то во флотском мундире шел навстречу – Хорнблауэр узнал шишковатую голову и глаза навыкате герцога Кларенса.
– А, Хорнблауэр, – сказал тот, протягивая руку. – С возвращением вас.
Хорнблауэр склонился над его рукой.
– Идемте, я вас представлю. Это капитан Хорнблауэр, сэр.
– Добрейший вечерок, капитан.
Тучный красавец, прожигатель жизни, изнеженный, хитрый – вот последовательность впечатлений, которые Хорнблауэр составил, кланяясь принцу-регенту. Редеющие кудри, похоже, крашены, влажные глаза и красные отвислые щеки – сразу видно, что Его Королевское Высочество плотно отобедали, чего про Хорнблауэра сказать было нельзя.
– Только о вас и разговору, капитан, с тех пор, как ваш тендер – как его бишь? – вошел в Портсмут.
– Да? – Хорнблауэр стоял навытяжку.
– Да. И правильно, черт побери. Правильно, черт побери, говорят. Здорово вы это провернули, капитан, прямо как если бы я сам взялся. Эй, Конингем, представь.
Хорнблауэр поклонился леди Такой и леди Сякой, лорду Чего-то и лорду Джону Чего-то-еще. Дерзкие глаза и голые плечи, изысканные наряды и синие ленты Ордена Подвязки – вот и все, что Хорнблауэр успел разглядеть. Он почувствовал, что сшитый на «Триумфе» мундир сидит кое-как.
– Давайте покончим с делом, – сказал принц. – Зовите этих.
Кто-то расстелил на полу ковер, кто-то другой внес подушку – на ней что-то сверкало и переливалось. Торжественно выступили трое в красных мантиях. Кто-то опустился на одно колено и протянул принцу меч.
– Преклоните колени, сэр, – сказал Хорнблауэру лорд Конингем.
Хорнблауэр почувствовал прикосновение мечом плашмя и услышал слова, посвящающие его в рыцари. Однако, когда он встал, немного оглушенный, церемония отнюдь не закончилась. Ему перекинули через плечо ленту, прикололи орден, надели мантию. Он повторил клятву, после чего надо было еще расписаться в книге. Кто-то громогласно провозгласил его рыцарем Досточтимейшего Ордена Бани. Отныне он сэр Горацио Хорнблауэр и до конца жизни будет носить ленту со звездой. Наконец с него сняли мантию, и служители ордена удалились.
– Позвольте мне поздравить вас первым, сэр Горацио – сказал герцог Кларенс, выходя вперед. Доброе дебильное лицо его лучилось улыбкой.
– Спасибо, сэр, – сказал Хорнблауэр. Когда он кланялся, большая орденская звезда легонько ударила его по груди.
– Желаю вам всяких благ, полковник, – сказал принц-регент.
При этих словах все взгляды устремились на Хорнблауэра – только по этому он понял, что принц не оговорился.
– Сэр? – переспросил он, поскольку этого, видимо, от него ждали.
– Его Королевское Высочество, – объяснил герцог, – с радостью производит вас в полковники своей морской пехоты.
Полковник морской пехоты получал тысячу двести фунтов в год, не ударяя за это пальцем о палец. В этот почетный ранг возводили отличившихся капитанов, и он сохранялся за ними до назначения адмиралами. Теперь он будет получать тысячу двести фунтов в дополнение к пусть даже половинному жалованью. Наконец-то он обеспечен – впервые в жизни. У него есть титул, лента со звездой. У него есть все, о чем он мечтал.
– Бедняга ошалел, – громко и довольно рассмеялся регент.
– Я ошеломлен, сэр, – сказал Хорнблауэр, силясь вернуться к происходящему. – Не знаю, как и благодарить Ваше Королевское Высочество.
– Отблагодарите меня, сыграв с нами в кости. Своим появлением вы прервали чертовски интересную игру. Позвоните в этот колокольчик, сэр Джон, пусть принесут вина. Сядьте рядом с леди Джен, капитан. Вы ведь сыграете? Да, да, я про вас помню, Хукхем. Вы хотите улизнуть и сообщить Джону Уолтеру, что я исполнил свой долг. Намекните ему заодно, что мне не худо бы повысить содержание – видит Бог, я довольно для этого тружусь. Но я не понимаю, зачем вам забирать капитана. Ну ладно, черт побери. Идите, куда хотите.
– Не думал, что вы играете в кости, – сказал Фрир, когда они вырвались из дворца и вновь ехали в экипаже. – Я бы не сел, особенно с принцулей, особенно тогда тот играет своим набором костей. Ну, каково оно, быть сэром Горацио?
– Очень хорошо, – сказал Хорнблауэр. Он переваривал то, что регент сказал о Джоне Уолтере, редакторе «Таймс». Все понятно. Вероятно, его посвящение рыцари и производство в полковники морской пехоты – важная новость, чье обнародование будет иметь некий политический эффект. Отсюда и спешка. Новость убедит маловеров, что флотские офицеры на службе британского правительство совершают великие деяния. В рыцари его посвятили из такого же политического расчета, из какого Бонапарт чуть было не расстрелял.
– Я взял на себя смелость снять вам комнату в «Золотом Кресте», – сообщил Фрир. – Вас там ждут. Багаж ваш я уже туда отослал. Отвезти вас? Или прежде заглянете к Фладонгу?
Хорнблауэр хотел остаться один, мысль посетить флотскую кофейню – впервые за пять лет – ничуть его не манила, тем более что он вдруг застеснялся ленты и звезды. Даже в гостинице было довольно мерзко: хозяин, лакеи и горничные, вставляя через слово елейно-почтительное «да, сэр Горацио», «нет, сэр Горацио», устроили из проводов его в комнату шествие со свечами, суетились вокруг, выспрашивали, чего бы он желал, когда желал он одного – чтоб его оставили в покое.
Однако покоя он не обрел даже в постели. Решительно выбросив из головы все воспоминания этого бурного дня, он не мог отделаться от мысли, что завтра увидит леди Барбару. Спал он плохо.
XIX
– Сэр Горацио Хорнблауэр, – объявил дворецкий, распахивая перед ним дверь.
Он не ждал увидеть леди Барбару в черном и немного оторопел – она всегда представлялась ему в голубом платье, как при последней встрече, в серовато-голубом, под цвет глаз. Конечно же, она в трауре, ведь со смерти Лейтона не минуло и года. Но и черное ей шло, оттеняя сливочную белизну лица. Хорнблауэр со странной тоской вспомнил золотистый загар на этих щеках в невозвратные дни «Лидии».
– Здравствуйте, – сказала она, протягивая ему руки. Они были гладкие, прохладные и нежные – он еще помнил их прикосновение. – Кормилица сейчас принесет Ричарда. Пока же позвольте сердечно поздравить вас с вашим успехом.
– Спасибо, – Я исключительно удачлив, мэм. – сказал Хорнблауэр.
– Удачлив, как правило, тот, – сказала леди Барбара, – кто верно оценивает случай.
