разговаривал с ним о роке. Я наблюдала за ними, но все еще не понимала и половины из их разговора, однако, в отличие от того, что было на концерте, я не чувствовала себя всеми покинутой.
- Ты играешь в баскетбол? – спросил папа.
И их разговор перешел на спорт. Папа был фанатом бейсбола, но на практике обожал побросать мяч в кольцо.
- Конечно, - ответил Адам. – Вернее, у меня это не слишком хорошо получается.
- А тебе и не нужно хорошо уметь, тебе нужно участвовать. Не хочешь перекинуться парой мячей? У тебя как раз обувь подходящая, - сказал папа, взглянув на сверхмодные кроссовки (конверсы) Адама, а затем повернулся ко мне: - Не возражаешь?
- Вовсе нет, - с улыбкой сказала я. – Я могу поиграть на виолончели, пока вы будете играть.
Они отправились на площадку соседней школы, и вернулись через сорок пять минут. Адам блестел от пота и выглядел несколько ошеломленно.
- Что случилось? - спросила я. – Старик обошел тебя?
Адам покачал головой и кивнул одновременно.
- Ну, да. Не совсем так. Когда мы играли, меня ужалила пчела в ладонь. Твой папа схватил меня за руку и высосал яд.
Я кивнула. Он научился этому у бабушки, но, в отличие от случая с гремучими змеями, эта уловка срабатывала с пчелиными укусами. Вы вытаскивали жало, выдавливали яд, и оставался лишь небольшой зуд.
Адам смущенно улыбнулся. Он наклонился и прошептал мне на ухо:
- Я немного переживаю из-за того, что с твоим папой у меня больше общего, чем с тобой.
Я рассмеялась. Однако, в некотором роде, это было правдой. За те несколько месяцев, которые мы общались, у нас не было ничего, кроме поцелуев. И не из-за того, что я была ханжой. Я была девственницей, но вовсе не собиралась придерживаться этого в дальнейшем. А Адам, конечно же, девственником не был. Ради нескольких поцелуев и причиняюшей боль вежливости, которая сквозила в наших отношениях, он пожертвовал гораздо большим.
- Может быть, нам стоит это исправить, - пробормотала я.
Брови Адама вопросительно взлетели вверх. Я покраснела в ответ. И весь обед мы ухмылялись друг другу, слушая болтовню Тедди о костях динозавра, которые он якобы выкопал сегодня на заднем дворе. Папа приготовил свое знаменитое соленое жаркое – мое любимое блюдо, но у меня не было аппетита. Я размазала еду по тарелке, надеясь, что никто этого не заметит. Все это время я чувствовала, как во мне нарастает странный трепет. Мне на ум пришло сравнение с камертоном, который я использовала, чтобы настроить свою виолончель. Если его ударить, то камертон начинает производить А-колебания, которые усиливаются и усиливаются до тех пор, пока гармоничные звуки не наполнят комнату. Именно это со мной за обедом делала усмешка Адама.
После обеда Адам быстренько осмотрел окаменелости, найденные Тедди, а затем мы поднялись по ступенькам наверх в мою комнату и закрыли за собой дверь. Ким не разрешают находиться в ее доме наедине с парнем – не то, чтобы у меня часто была такая возможность. Мои родители никогда не упоминали о каких-либо правилах в подобной ситуации, но у меня было ощущение, что они знали, что происходит между мной и Адамом, даже если папе нравилось играть в игру «папа лучше знает», ведь в действительности они с мамой были совсем зелеными, когда полюбили друг друга.
Адам растянулся на моей кровати, подложив руки под голову. Все его лицо ухмылялось – глаза, рот, и даже нос.
- Сыграй мне, - попросил он.
- Что?
- Я хочу, чтобы ты сыграла на мне, как на виолончели.
Я начала было протестовать, что это бессмысленно, но затем поняла, что это очень хорошая возможность. Я подошла к своему гардеробному шкафу и вытащила свой запасной смычок.
- Сними рубашку, - сказала я дрожащим голосом.
Адам снял ее. Для своей худобы он был удивительно хорошо сложен. Наверное, я могла бы минут двадцать таращиться на линии и впадины его груди. Но он хотел, чтобы я приблизилась. И мне тоже этого хотелось.
Я села рядом с ним на кровати, перпендикулярно его бедрам, то есть он растянулся как раз напротив меня. Когда я садилась на кровать, пружины скрипнули. Я протянула левую руку и погладила Адама по голове, словно это был изгиб моей виолончели. Я немного расслабилась и прикоснулась к его ушам так, будто они были колками, на которые натягивались струны виолончели, а затем игриво пощекотала его, и он тихо рассмеялся. Мои пальцы скользнули на его шею. А затем, набравшись храбрости, моя рука двинулась дальше к его груди. Мои пальцы скользили вверх-вниз по его торсу, замирая на бугорках его мускулов, чтобы присвоить им названия струн – ля, соль, до, ре. Я исследовала их до самого низа кончиками своих пальцев. Адам притих, словно сосредоточился на чем-то.
Я взяла смычок и провела им по его бедрам, как бы сделала это со струнами виолончели. Сначала я играла легко, но затем добавила силы и скорости своим движениям, поскольку музыка, игравшая в моей голове, усилилась. Адам по-прежнему лежал прямо, лишь слабые стоны срывались с его губ. Я смотрела на смычок, я смотрела на свои руки, на лицо Адама и чувствовала, как меня захлестывает любовь невиданной силы. Я не знала, что могу кого-либо заставить чувствовать такое.
Когда я закончила играть, он встал и поцеловал меня долгим и страстным поцелуем.
- Теперь моя очередь, - произнес он.
Он поставил меня на ноги, стянул свитер мне за голову и приспустил мои джинсы. Затем сел на кровать и положил меня поперек своих коленей. Поначалу Адам не делал ничего, кроме как просто держал меня. Я закрыла глаза и попыталась почувствовать его взгляд на моем теле, поскольку никто никогда не видел меня такой.
А затем он начал играть.
Он перебрал играл аккорды на моей груди, отчего мне было щекотно и я рассмеялась. Его пальцы нежно касались меня, опускаясь все ниже. Я перестала хихикать. Звук камертона усилился – его колебания возрастали каждый раз, когда Адам касался меня в каком-нибудь новом месте.
Через некоторое время он перешел на более испанский стиль, играя не аккордами, а переборами. Верх моего тела стал для него грифом – его пальцы касались моих волос, лица, шеи. Он касался моей груди и живота, и я могла чувствовать его даже там, где не было его рук. Чем больше он играл, тем больше нарастало напряжение; камертон просто взбесился, его вибрации были всюду, пока мое тело целиком не загудело, пока я не ощутила, как перехватывает дыхание. И когда мне стало казаться, что я больше не выдержу ни минуты, водоворот ощущений достиг своего пика, посылая сигналы об этом в каждый нерв моего тела.
Я открыла глаза, наслаждаясь теплым спокойствием, которое растекалось во мне. Я начала смеяться. И Адам тоже. В этот раз мы целовались гораздо дольше, пока ему не пришло время идти домой.
Когда я вышла проводить его к машине, мне захотелось сказать ему, что я его люблю. Но, казалось, это стало таким банальным после того, что мы только что сделали.
Поэтому я выждала и сказала это ему на следующий день.
- Здорово. А я-то подумал, что ты, возможно, используешь меня только для секса, - пошутил он, улыбаясь.
Конечно, после произошедшего у нас еще оставались проблемы, но мы хотя бы больше не были преувеличенно вежливы друг с другом.
