Если я останусь

16:39

 Здесь уже  почти толпа. Бабушка и дедушка. Дядя Грег. Тетя Диана. Тетя Кэти. Мои кузены Хизер, Джон и Дэвид. В папиной семье было пятеро детей, так что здесь пока только небольшая часть наших родственников. Никто не говорит о Тедди, из чего я делаю вывод, что его здесь нет. Должно быть, он все еще в другой больнице, где за ним ухаживает Уиллоу.

Родственники собираются в приемном покое больницы. Это не та маленькая комнатка возле хирургии, где находились бабушка и дедушка во время моей операции, а большая комната на главном этаже больницы, отделанная со вкусом, в сиреневых тонах, в которой удобные стулья и диваны, и журналы почти все новые. Все по-прежнему разговаривают шепотом, с уважением относясь к остальным ожидающим, даже при том, что здесь практически лишь мои родственники. Все так серьезно, так зловеще... Я возвращаюсь обратно в холл, чтобы немного отдохнуть.

Я так рада, что приехала Ким; я счастлива видеть знакомую черную шевелюру, заплетенную в одну косу. Она каждый день заплетает волосы в косу, но к ланчу отдельные завитки и пряди уже непослушно торчат из ее толстой косы. Но она не сдается, и каждое утро они возвращаются обратно в косу.

Вместе с Ким приехала ее мама. Она не позволяет Ким водить машину на дальние расстояния, и, как мне кажется, после того, что случилось со мной, не осталось никаких шансов, что сегодня она сделает исключение. Лицо у миссис Шейн в красных пятнах и опухшее, словно она плакала или вот-вот заплачет. Я знаю это потому, что много раз видела, как она плачет. Она очень чувствительная личность. Ким называет ее Королевой драмы.

- Это все еврейские гены, и она с ними ничего поделать не может. Мне кажется, что когда-нибудь я стану похожа на нее, - признается Ким.

Ким ее полная противоположность. Она настолько смешливая и забавная в своем сдержанном стиле, что ей постоянно приходится убеждать тех, кто не понимает ее саркастичного юмора в том, что она просто шутит, что я просто не могу представить ее похожей на свою маму. Но опять же, у меня не так много оснований для сравнения. В нашем городе не так уж много еврейских матерей, а в нашей школе не так уж и много евреев среди учеников. А у тех ребят, кто еврей лишь на половину, их принадлежность к нации определяется лишь тем, что они ставят ханукальную менору(1) рядом с рождественской елкой.

Но Ким на самом деле еврейка. Иногда я обедала по пятницам с ее семьей, когда они зажигали свечи, ели плетеный хлеб и пили вино (это был единственный раз, когда я видела, чтобы невротическая миссис Шейн позволяла Ким пить). От Ким все ждали, что она будет встречаться только с еврейским парнем, что означало, что она вообще не ходила на свидания. Она шутила, что это единственная настоящая причина, по которой ее семья сюда переехала, а не то, что ее отец устроился работать на завод по производству компьютерных микросхем. Когда ей было тринадцать лет, и она стала прислуживать в храме в Портленде на религиозных церемониях при зажжении свечей, меня тоже пригласили зажечь свечку. Каждое лето она уезжает в иудейский лагерь в Нью-Джерси. Это лагерь назывался Лагерем Изучающих Тору (2),  но Ким его всегда называла Шлюхами Торы, поскольку именно ради секса подростки туда и приезжали.

- Ну, прям как в музыкальном лагере, - шутила она, хотя летняя музыкальная программа в моем лагере не имела ничего общего с фильмом «Американский пирог 4».

А сейчас я вижу, что Ким злится. Она быстро идет по коридору, сохраняя между собой и матерью дистанцию в десять футов. Внезапно ее плечи поднимаются вверх, как у кошки, которая увидела собаку. Она резко поворачивается лицом к матери.

- Прекрати! – требует Ким. – Если я не плачу, то это ни хрена не значит, что тебе это позволено, - Ким никогда не ругается. И это меня поражает.

- Но, - возражает миссис Шейн, - как ты можешь быть такой… - всхлип, - такой спокойной, когда….

- Хватит! –  перебивает ее Ким. – Миа все еще жива. Так что я не теряю самообладание. А раз я его не теряю, то тебе и подавно не позволено!

Ким поворачивается и идет обратно в приемную, а ее мама семенит за ней. Как только они возвращаются в приемный покой и видят всю мою семью в сборе, миссис Шейн начинает шмыгать носом.

Ким больше не ругается. Но ее уши заливает краска, а это, насколько я знаю, означает, что она все еще в бешенстве.

- Мама, я оставлю тебя здесь. Я собираюсь пойти прогуляться. Вернусь попозже.

Я следую за ней в коридор. Она прогуливается по вестибюлю, кружит в магазине подарков и заходит в кафетерий. Она смотрит на больничные указатели, и я понимаю, куда она собирается отправиться еще до того, как она это делает.

На первом этаже есть маленькая часовня. Там тихо, как в библиотеке, прекрасные кресла, вроде тех, которые можно увидеть в кинотеатре, и играет музыка в стиле «Нью-Эйдж».

Ким опускается в одно из кресел. Она снимает свое пальто, то самое черное бархатное пальто, которое захотелось и мне с того самого момента, как она купила его в магазине в Нью-Джерси, когда гостила у дедушки и бабушки.

- Я люблю Орегон, - говорит она со смешком. Судя по ее саркастичному тону, я бы сказала, что она говорит именно со мной, а не с Богом. – Замечательная идея у руководства больницы о часовне без принадлежности к определенной религиозной конфессии, - она обводит взглядом вокруг.

На стене висит распятие, флаг с крестом прикрывает трибуну, несколько картин с изображением Мадонны и дитя висят с другой стороны.

- У нас есть символическая звезда Давида, - она указывает на шестиконечную звезду на стене. – А что у нас с символами ислама? Нет молитвенных ковриков и символов, которые бы указывали на восток, где Мекка? А как насчет буддистов? Неужели не могли принести гонг? Я хочу сказать, что здесь буддистов больше, чем иудеев в Портленде, пожалуй.

Я сажусь в кресло рядом с ней. То, что Ким разговаривает со мной вот так, как обычно, кажется таким естественным. Кроме парамедика, который велел мне оставаться здесь и медсестры, которая постоянно спрашивает меня, как я себя чувствую, никто со мной не разговаривал с момента аварии. Они все говорят обо мне.

Собственно говоря, я никогда не видела, чтобы Ким молилась. В смысле, она молилась на своей церемонии Бат-мицва (3) и перед обедом в честь празднования Шаббата (4), но это потому, что так надо было. Она не слишком серьезно относилась к религии. Но, поговорив со мной какое-то время, она закрывает глаза и бормочет что-то на незнакомом мне языке.

Она открывает глаза и потирает руки так, словно говоря: «Хватит с меня». Затем она что-то обдумывает и, в конце концов, добавляет:

- Пожалуйста, не умирай. Я понимаю, что тебе самой этого не хочется, но подумай: если ты умрешь, то это будет похоже на один из мемориалов принцессы Дианы школьного масштаба, когда все будут ставить свечи, класть цветы и записки рядом с твоим шкафчиком, - она вытирает выдавшую ее слезу рукой. – Я знаю, тебе бы это точно не понравилось.

Может быть, потому, что мы были так похожи, но когда Ким появилась в школе, все подумали, что мы станем лучшими подругами, просто потому что мы обе были темноволосыми, тихими и, по крайней мере, внешне серьезными. Мы не были особенно прилежными ученицами (в среднем, нашей оценкой по всем предметам была В (5) и особенно серьезными в этом отношении. Мы относились серьезно к некоторым