Вечером все собирались в трапезном зале. Появлялся король и, ещё озабоченно хмурясь, он уже улыбался своей королеве. А она невольно отмечала, как он старается не хромать, хотя знала, как жестоко его мучает в последнее время подагра, как он старается скрывать эти приступы... Бледный, старый, усталый король Франции.
Она даже испытывала к нему добрую жалость, и ночью растирала ему ноги составом, который сама готовила по рецепту Мег Гилфорд, пододвигала ближе жаровню, ибо последнее время король сильно зяб. Ей же от разведенного в камине огня, от углей в жаровне становилось жарко, и Мэри, сидя в постели в одной рубахе, скрестив по-турецки ноги, ела персик. Людовик порой плотоядно поглядывал на неё, но оставался на месте. Недавний обморок все же сильно напугал его. Ничего, он ещё наберется сил... Мэри была благодарна ему за это, услужливо подавала персик.
Он жевал, и она видела, как скользит его кадык под дряблой кожей. Король, её муж – жалкий, с оплывшим морщинистым лицом, в ночном колпаке. Хорошо, что он не трогает её. А вот поболтать с ним было даже интересно, и она рассказывала ему о своей жизни в Хогли или сама слушала рассказы о его молодости. Один раз король поведал Мэри о том, как увлекался некой дамой Амазией, которая изменяла ему при каждом удобном случае, но которую он всегда прощал; или о том, как в него была влюблена регентша Анна де Боже, а он избегал её любви, даже восстал против королевы с оружием в руках; или о своей долгой любви к Анне Бретонской, став мужем которой, он ни разу не поглядел ни на одну другую даму. Мэри вскоре заметила, что эти воспоминания о былых сердечных победах странно влияют на старого короля. Он возбуждался, оживал, но быстро уставал. Это чем-то напоминало их плотские соития: казалось, что король вступал в связь со своими воспоминаниями. Мэри это устраивало – пусть тешится былыми победами, но не трогает её.
Потом король засыпал, а Мэри ещё подолгу лежала без сна, обдумывая прошедший день и делая выводы из всего сказанного и услышанного, попутно составляя планы на следующий день: кого принять, с кем быть милостивой, кого же, наоборот, поставить на место. И не раз вспоминала данные ей ещё в Англии уроки Брэндона. Теперь его выдержка, умение играть, его цинизм и рассудочность очень пригодились ей, служа образцом поведения при дворе. Брэндон... Днем она почти не думала о нем. Сейчас же... Эти ночи оставались для воспоминаний. О да, у неё, как и у Людовика, тоже были свои приятные воспоминания! Ах, тот безумный момент в Хогли, когда она спряталась в постели Брэндона, или его несдержанные поцелуи, когда он первый раз отверг её. А тот страстный момент, когда он почти раздел её в затемненном покое в Ричмонде...
Мэри начинала ворочаться, метаться, чувствуя, как начинает стучать сердце, с опаской косясь на старого мужа. Хорошо, что Людовик, несмотря на возраст, не страдает бессонницей!.. Бедный король – ей жалко его, но все же она желает его смерти. Она грешница, пусть, но не может пересилить себя, не может не мечтать стать свободной! И хорошо, что от их супружеских ночных разговоров она не забеременеет, а значит, у неё все ещё остается надежда на то, что судьба однажды соединит её с любимым мужчиной. Как сказала Маргарита: «Мы сможем многого добиться, если сами будем так думать и действовать».
Приготовления к коронации новой королевы шли полным ходом. Франциск, державший Мэри в курсе дел, поведал и о большом турнире, который будет устроен в честь коронационных торжеств. И на него обязательно будут приглашены английские рыцари, дабы поддержать честь оружия родины королевы.
Мэри невольно оживилась.
– Кто именно будет приглашен? Франциск сделал неопределенный жест.
– К вашему брату королю Генриху уже отослана заявка, а уж его воля решать, кого он выставит, – и добавил мягко: – Я это сделал, Мари, чтобы у вас изгладилось неприятное впечатление того, как король так негостеприимно услал вашу свиту.
О том, что и он приложил к этому руку, герцог предпочел умолчать. Взглянув на королеву, Франциск заметил её странный, словно бы отсутствующий взгляд.
– Ваше величество, вас что-то взволновало? О чем вы сейчас думаете?
По сути дела, он не имел права задавать ей последний вопрос, но Мэри вдруг ощутила себя пойманной с поличным. Смешавшись, она сказала первое, что пришло в голову: дескать, обдумывает свой коронационный наряд. В этот момент доложили, что королеву просит об аудиенции английский посол граф Вустер, и Мэри, отпустила Франциска.
Когда посол вошел, она, улыбаясь, протянула ему для поцелуя руку.
– Итак, сэр Генри, каковы последние новости яз нашей милой Англии?
Обычно новости были до стандартности неинтересными: король и королева во здравии, двор благоденствует, канцлер Вулси шлет ей привет и наилучшие пожелания. Но в этот раз были два известия, взволновавшие Мэри. Во-первых, у Катерины Арагонской вновь произошел выкидыш. Мэри сразу погрустнела: бедная Кэт, она так ждала этого ребенка, надеясь вернуть себе угасающую любовь мужа! Но, услышав второе известие, она начисто забыла о неудачах золовки. Чарльз Брэндон (она невольно вздрогнула от звука этого имени) произведен в титул герцога Саффолкского! Глаза королевы засияли. Она была так рада, что Вулси это удалось, что Генрих сделал это, так счастлива за самого Чарльза! Он – герцог Саффолк! Он – и её любимая земля с душистым тростником, тенями лесов, древними легендами о феях, сказаниями о набегах датчан... Чарльз владеет всем этим, он герцог! И выходит, значительно приблизился к ней...
Мэри так размечталась, что не сразу услышала обращения к ней Вустера, так что ему пришлось повторно окликнуть королеву. Ей пришлось очнуться:
– Что?
Она не знала, о чем спрашивал её посол и, чтобы скрыть замешательство, заговорила сама. Ведь скоро будет турнир, приедут английские поединщики. Как думает граф, возможно, чтобы среди их числа находился и герцог Саффолк?
Вустер церемонно ответил, что это решает только сам Генрих VIII, милостью Божьей король Англии и, возможно, ещё канцлер Вулси.
– О, тогда я напишу канцлеру! – оживилась королева. «Писать Вулси, чтобы он прислал Брэндона, безопаснее, чем просить брата» – решила она про себя.
– Вы, кажется, о чем-то спрашивали меня, милорд Вустер?
Она заметила на холодном, аристократическом лице посла признаки смущения.
– Не сочтите за дерзость, миледи, но ваш брат интересуется... То есть, я должен узнать у вас...
