родит славному Чарльзу немало крепких мальчуганов...
Он осекся. Да, у Брэндона, у которого и так уже есть дети, есть шанс сделать ещё пару-тройку здоровых парней. А вот он... Генрих посмотрел в напряженное, некрасивое лицо королевы. Ему было жаль её, но одновременно он злился. И почему это рождение ребенка, самое обычное дело для любой женщины, является такой трудноисполнимой задачей для коронованных особ? И ещё он вспомнил о письме своего посла графа Вустера с извещением, что его сестре Мэри так и не удалось зачать от Людовика. Чего она там тянет? Ей надо быть поласковее с Валуа... пособлазнительнее. Ведь этот петух и так стар, его время на исходе.
Генрих встал, поцеловав жену в щеку.
– Отдыхайте, душечка. А я пойду ещё раз просмотрю корреспонденцию.
У себя в кабинете он вновь перечитал послание графа Вустера. Тот писал, что Мэри все почитают и любят, а Людовик просто воспрял в её присутствии, называет королеву своим самым дорогим сокровищем, восхищается её райской красотой. Генрих хмыкнул: одного восхищения в деле зачатия престолонаследника мало. А тут ещё эта приписка – дескать, Мэри напоминает августейшему брату о его клятве. Какова наглость! Ей не о Брэндоне надо думать, а о своем троне и о том, чтобы удержаться на нем... после смерти Людовика, которая, что там таиться, уже не за горами.
Король решил пойти к Вулси. Вот кто всегда умеет найти выход в щекотливой ситуации. Он-то наверняка что-нибудь посоветует.
Рабочий покой канцлера-епископа был весь увешан коврами. При дворе знали, как Вулси любит ковры и скупает их по всему свету. В его кабинете их разве что на потолке не было, и от этого рабочее помещение канцлера выглядело особенно пышным, уютным, хотя и излишне пестрым, демонстрируя показную чрезмерную роскошь, на которую так падок был выходец из низов, «мясницкая дворняжка» короля. Но в этом изобилии скрывался и свой расчет: ковры здесь служили своеобразной звукоизоляцией, создавая покой и тишину, заглушая шум от переполненного людьми дворца.
Огромный стол канцлера был завален бумагами: папками с депешами, свитками, толстыми фолиантами по юриспруденции, законоведению, истории и экономике. Сам епископ Вулси сидел, зарывшись в них с головой. Его секретарю Кромуэлю пришлось даже окликнуть патрона, когда он ввёл короля. Генрих, как обычно, вошел к своему канцлеру безо всяких церемоний, плюхнувшись в кресло у камина, широко раскидывая ноги. Поглядывая на Кромуэля, подающего ему подогретое вино, король с интересом наблюдал, как меняется лицо канцлера: задумчивое, словно отрешенное ещё минуту назад, оно стало любезным, угодливым и внимательным.
– Я в вашем распоряжении, государь.
Жестом выслав Кромуэля, Вулси с поклоном приблизился к королю. Генрих протянул ему свиток, который канцлер быстро пробежал глазами.
– У милорда Вустера деловой, но несколько сухой стиль. Королева Мэри пишет более живо.
– Что? Она писала тебе? И, готов поручиться, наверняка о Чарльзе!
– Да. Не осмелится же она писать об этом августейшему брату? А я... гм, гм... я как бы её поверенный, друг. Она доверяет мне, и просит в письме сохранить герцога Саффолка для нее, даже отправить его на предстоящую коронацию и турнир во Францию. Осмелюсь заметить, государь, ваша сестра оказалась весьма постоянна в своих привязанностях. И это несмотря на то, что её окружают самые блестящие французские вельможи: Франциск Ангулемский, Бурбон, Флеранж, Монморанси...
– К черту её привязанности! – рявкнул король. – Она должна думать не о молодых повесах, а о том, чтобы угодить супругу.
– Она и угождает. Людовик Двенадцатый в восторге от нее. Другое дело, что он, возможно, уже просто не в силах посеять в лоне молодой жены свое семя.
Генрих раздраженно отставил бокал.
– И что же нам в таком случае делать? Ведь если старик Луи отправится в преисподнюю до того, как Мэри понесет, то корона достанется этому задиристому молодчику Ангулему, а он только и помышляет о войнах и походах!
– И о женщинах, осмелюсь заметить.
Генрих искоса взглянул на канцлера и усмехнулся.
– Да, он известный греховодник. Потаскуха в штанах! Что ты так смотришь? Да, я знаю, что он так и вьется вокруг нашей сестры, но не думаешь ли ты, что он женится на ней, разведясь со своей законной супругой? Хотя – клянусь преисподней! – вот было бы славно! Ведь развелся же сам Валуа с болезненной, некрасивой Жанной Французской ради мадам Анны Бретонской, очаровательной вдовы своего предшественника? И Франциск... Я был бы не прочь обсудить с ним этот вопрос.
Вулси улыбнулся.
– Мой повелитель, не кажется ли вам, что мы сейчас делим шкуру неубитого медведя? Король Людовик Двенадцатый ещё жив, а герцог Ангулемский – супруг его дочери, которую регулярно, хотя и по приказу, но посещает в её опочивальне. Принцесса Клодия – дочь очень популярного во Франции короля, и развод с ней принес бы Ангулему немалые проблемы. Да и его мать, которую он весьма почитает, не допустит, чтобы воцарение её сына началось с такого скандала.
Генрих беспокойно заерзал в кресле. Развод... Скандал... Эти мысли порой и ему самому приходили в голову и, надо признаться, ужасали. И вдруг король сказал:
– А если мы дадим Мэри указание... Пошлем тайное послание, что мы не будем в гневе, ежели она благосклонно примет ухаживания Франциска? Я слышал, что страсть частенько туманит ему голову, а наша Мэри, что там говорить, настоящая красавица. Так не все ли равно, от кого она забеременеет: от старого мужа или молодого Франциска? Главное, чтобы её пузо обеспечило ей право на трон!
Вулси задумчиво потер пухлый подбородок.
– В том, что вы сказали, государь, есть свой резон. Но есть и свои «но». Во-первых, если подобное послание к королеве Франции попадет в чужие руки, а мы не должны исключать подобную возможность, то это опорочит саму королеву и рассорит нас с Людовиком. Во-вторых, герцог Франциск, сколь бы он не славился своим сладострастием, далеко не глуп, очень честолюбив и сам может сообразить, во что выльется его любовная связь с королевой. Захочет ли он потерять корону ради сомнительного удовольствия
