Он глубоко вдохнул, словно собираясь с духом.
– Король, мой господин, желает знать, как велики надежды, что вы в ближайшее время понесете от Людовика Двенадцатого?
Мэри смутилась, но быстро сообразила, что вопрос о беременности не её личное дело, а забота государственной важности, и Генрих через посла имеет все права интересоваться этим. Она вспомнила засыпающего старого Людовика с недоеденным персиком в руке и улыбнулась.
– На все воля Божья.
Вустер понял, что ни о какой беременности пока не может быть и речи, и поспешил откланяться. Но королева остановила его в дверях.
– Милорд Вустер, вы ведь будете писать его величеству Генриху послание?
– Да. И надеюсь отправить его с первым же гонцом. Мэри вдруг улыбнулась ему почти заговорщически, наигранно небрежно поправив меховой обшлаг своего широкого рукава.
– В таком случае отпишите моему брату-королю, чтобы он не забывал о своей клятве, которую дал мне в присутствии королевы Катерины и канцлера Булей.
Посол недоуменно поглядел на королеву и осмелился спросить, что сие означает?
Мэри надменно вскинула голову.
– Король Генрих сам поймет, в чем дело.
Глава 4
Торжества по поводу введения Чарльза Брэндона в титул герцога Саффолкского не получились особо пышными из-за горя, постигшего королевскую семью, после того как Катерина Арагонская неожиданно разрешилась на пятом месяце мертворожденным ребенком мужского пола. И все же, если король и королева переживали свое горе, то для придворных очередная неудача августейшей четы стала уже делом привычным. Обычные показные соболезнования, злословия по углам, праздная болтовня о том, как повлияет сие событие на отношение Генриха к супруге... Но это не являлось основной темой для бесед при дворе. Возвышение Чарльза Брэндона волновало умы куда как сильнее.
Итак, нетитулованный дворянин, герой французской кампании, придворный интриган и друг короля, о котором ещё недавно говорили, что он поплатится головой из-за скандальной истории с принцессой Мэри, теперь стал его светлостью герцогом Саффолком и, по сути, правителем всех территорий Восточной Англии. Ах, сколько же теперь нашлось у него почитателей и сторонников, сколько желающих заручиться его благосклонностью и дружбой! Даже старая родовитая знать Англии – Говарды, Стаффорды, Перси, хотя и шокированные тем, что выскочка Брэндон стал им ровней, все же поспешили первыми поздравить его. Бекингем ездил с ним на соколиную охоту, Перси прислал ему дорогие подарки, Норфолк и Суррей вообще не отходили от него и постоянно подталкивали его к вопросу о помолвке с их родственницей леди Лизл.
А королева Катерина, бледная, болезненная и печальная, лежала в своих затемненных покоях, много молилась, лила слезы, выслушивала утешения и наставления святых отцов, которые теперь составляли большинство её свиты. Усылала она их только тогда, когда ей сообщали о визите короля, тут же начиная суетиться, требуя расчесать и нарумянить себя.
Генрих часто навещал жену. Вот и теперь он взял её вялую, влажную руку своими сильными толстопалыми ладонями, участливо спрашивая:
– Как вы себя чувствуете сегодня, Кэт?
– Уже лучше, государь. Скоро я совсем поправлюсь, и тогда мы сможем попробовать ещё. Конечно, то, что случилось, произошло исключительно по воле Божьей. Господь просто испытывает нас... наши чувства. Но рано или поздно он снизойдет к нашим мольбам, и я подарю вам маленького Тюдора.
Катерина говорила эти слова с некоторой запальчивостью. Её Энри должен поверить ей, иначе... Она уже знала, что кое-кто говорит о возможности их развода, но верила, что такой богобоязненный и щепетильный в вопросах чести человек, как её супруг, не решится на столь позорный шаг. И она жадно ловила его взгляды, а Генрих мягко улыбался ей, жалел... А сам думал о Бесси, надоевшей, неряшливой, глупой, но так легко переносящую свою беременность. Вот кто родит ему сына – Генрих в этом не сомневался. Теперь-то он понимал, что это не по его вине их с Катериной все время преследуют неудачи. И все же она его жена – стареющая, слабая, не способная доносить до конца ни одну беременность. Женщина, с которой он связан навеки, если, конечно... Мысль о разводе ужасала его. Это стало бы позором, пятном на фамильном гербе Тюдоров. Нет, он не хочет этого! И жалеет Катерину, хотя как он считал, жалеть-то надлежит именно его.
Королева увидела на его лице это выражение потаенной обиды и гнева, и от сознания, что та, другая, легко переносит свое положение, ей стало страшно, горько, захотелось плакать. Чтобы отвлечься, она справилась о новом герцоге Саффолке.
– Он шлет тебе свои изъявления сочувствия, – отвечал король. – Сейчас он самая популярная особа при моем дворе. Недаром надменные Говарды так стремятся породниться с ним.
– Помолвка с Элизабет Лизл? – спросила Катерина. – Этот союз, говорят, уже стал притчей во языцех. А Брэндон что, упрямится? Ведь породниться с Говардами – такая честь...
Генрих и сам отлично видел, что для укрепления позиций Саффолка при дворе ему был бы очень полезен этот союз. Почему же такой политик, как Брэндон, не поймет этого? Не оттого ли, что все ещё влюблен в его сестру Мэри? Ведь Генрих нет-нет, да замечал в глазах Чарльза какую-то потаенную грусть, как и замечал, с какой жадностью вслушивается Брэндон в новости из-за моря. Глупец! Мэри Английская не для него, она королева Франции. Как можно настолько забыться, чтобы продолжать мечтать о неосуществимом? Разве и так Генрих не проявил милость, позволив им проститься? Как вообще можно увлечься женщиной настолько, чтобы забыть о своем долге, сделать из своих амурных похождений скандал? Увы, Генрих ещё не знал, что и ему однажды придется испить эту чашу до дна, и из-за прекрасных глаз женщины стать предметом шуток и пересудов по всей Европе...
Сейчас же он с силой хлопнул ладонями по подлокотникам кресла.
– Саффолк обручится с Элизабет Лизл – это дело решенное. Правда, невеста ещё совсем дитя, ей нети одиннадцати лет. Худенький нескладеныш – ни красавица, ни дурнушка. Но однажды она расцветет и ещё
