— Страсть как люблю, — огрызнулся тот. — Так бы и остался тут, если бы не спешил на свидание к недругу желанному.
— Я это запомню, — с особым нажимом сказал зеленоглазый Олаф.
Может, Диру что-то и показалось странным, но не до того было. Они выехали за ворота и спустились мимо околоградских слободок. Кругом стояли землянки-мазанки под соломенными крышами, но людей не было видно — попрятались.
Так же малолюдно было по всему их пути, если не считать конных разъездов дозорных да изредка попадавшихся нищих. Только когда подъезжали к рынкам у Угорских возвышенностей, стало заметно некое оживление. Тут наемники Дира не больно хозяйничали, а со стороны рынка рабов на склонах слышался привычный гомон, несло вонью отхожих мест. Но прежде чем они начали спуск, Аскольд неожиданно натянул поводья, останавливая лошадь. Опять не по-хорошему ныло сердце, давило грудь. Стыдно было показать свою немощь. И он, скрывая слабость, отвлек гостей, указав рукой в вышитой перчатке на возводимый наверху Угорской горы курган.
— Ты видал такие на старой родине, родич Олаф? Здесь я буду покоиться, когда придет мой час.
Олаф внимательно поглядел на чернеющий среди зеленых склонов свежевыкопанный курган.
— Я запомню это.
Сказал тем же странным тоном, что и ранее Диру. Сам же улыбался Аскольду, кривя рот, — его серебряная борода при этом словно не сдвинулась с места, и Олаф пригладил ее рукой.
— Мудр тот, кто, предчувствуя скорую встречу с богами, готовит себе последнее пристанище.
Дир же глядел туда, где у пристаней подле Угорских склонов покачивался среди других кораблей тяжелый варяжский кнорр. На его борту было довольно много варягов, но они не спешили сходить на берег, словно ожидая кого-то. А ведь рынки рабов были совсем рядом: на песчаных террасах склона группами стояли люди, у палаток маячили силуэты охранников, высилась бревенчатая вышка стражи. Много было тут народа, много пленных, много извечных холопов, переходивших из рук в руки. На возвышении между стражами стоял огромный мужик-лапотник, с него содрали рубаху, показывая покупателям его мускулы.
На рынках заметили съезжавшую по спуску группу всадников, однако торги не прекратили. Только кое- кто поклонился, узнав князей. Но те не глядели на толпу, куда больше их привлекала полунагая фигура пленника, привязанная под драконьей головой корабля. Его светловолосая голова была низко опущена, заведенные назад руки и ноги прикручены к бортам ремнями.
— Он это, он! — обрадовался Дир и, не выдержав, послал шенкелями коня вперед, поскакал к причалам.
— Зря торопится, — почему-то по-славянски произнес купец Олаф. — Не Торир это.
И тут что-то произошло: звякнула сталь, хрястнуло разрываемой плотью — и Аскольд увидел, как повалились с коней сопровождавшие его гридни. Викинги купца сделали это быстро, и умело, даже дыхание их не сбилось.
Аскольд резко повернулся к купцу. И слова произнести не смог.
Купец Олаф менялся прямо на глазах. Скинул шапку вместе с подшитыми светлыми волосами, тряхнул своими каштаново-русыми, остриженными коротко, как у новгородца, волосами. Сорвал и бороду, открыв темную щетину на крепком подбородке. Потом, лизнув ладонь, стал стирать полосы татуировки со щек и переносицы. Полностью не стер — зашелся смехом под изумленным взглядом Аскольда.
— Ты ведь почти узнал меня, Навозник мог не узнать, но узнал. И хоть я вырядился, идя к тебе… Теперь никто не скажет, что я убоялся тебя, твоих дружин, когда я прошел в самое твое логово и вышел оттуда невредимым. Да еще и выманил вас с Диром.
Аскольд только смотрел. Да, этот человек изменился. Но князь его хорошо помнил — злого строптивого мальчишку, которого некогда выделял из всех Рюрик Новгородский. Теперь же он возмужал, стал еще более дерзок и опасен. — Смертельно опасен. Олег Вещий…
Аскольд хотел что-то сказать, но только выдохнул, давясь навалившимся страхом. А зеленые глаза врага пристально и зло смотрели с перемазанного краской татуировки лица. Но вот Олег отвернулся, взглянул туда, откуда слышался полный ярости и гнева крикДира.
Аскольд тоже повернулся. Боль рванула в груди. Вот он, его брат, его единственный родственник и наследник, бьется в руках стащивших его с коня варягов.
— Как посмели?! Да я вас…
Но Диру уже заломили руки, скрутили, обезоружили. На склонах Угорской горы началось некое движение. Кто-то закричал, заметались люди.
— Князя нашего… Дира-то…
По песчаному склону кинулись, было, охранники из башни, еще какие-то вооруженные люди. Но тут же остановились, смотрели на реку.
Громко гудела труба с борта кнорра. И, словно только и ожидая этого сигнала, из-за острова на Днепре стали выплывать одна за другой ладьи, полные воинов. Ряды весел вздымались, рассекая воду. Сверкали островерхие шлемы, неслись оскаленные драконьи головы, пестрели каплевидные щиты на бортах.
Дир уже не вырывался, глядел, вскинув голову. Он онемел. Аскольд тоже смотрел. Сказал почти бесцветно:
— Из Черторыя идут. Микула не взялся сообщить о явившейся рати. Я бы мог это и предусмотреть.
— Мог, — ответил Олег, продолжая стирать краску с лица. — Но ты сделал все, чтобы тебе не хотели помочь. И теперь пришло мое время.
Он взял лошадь Аскольда под уздцы, повел к самому кораблю. Люди в Угорском уже никуда не бежали, застыли, не зная, что делать. Аскольд же глядел только на брата. Тот стоял со скрученными руками, глаза его сверкали из-под нависавшего чуба. И смотрел он… Даже не на корабли. Старший брат проследил его взгляд.
По сходням с кнорра сходил Торир Ресанд — в добротной кольчуге, островерхом шлеме на длинных светлых волосах, из-за его плеча выглядывала рукоять меча. Значит, на штевне болтался не он. Просто нашли похожего раба. А настоящий Торир смотрел пристально, люто. Небольшой шрам в уголке рта кривил его рот словно в недоброй усмешке. Казалось, сейчас так и кинется… Но вместо этого он повернулся и поднял на руки ребенка, мальчишку лет пяти-шести. У того было сверкающее корзно, соболья шапочка на кудрявых волосах. Обняв одной рукой Торира, ребенок насупленно смотрел вперед. Темные бровки сошлись к переносице. И Аскольд нервно глотнул. До чего же похож на отца Игорь Рюрикович! Так вот, значит, перед кем ему умереть придется. Перед сыном того, у кого обманом увел когда-то войска….
— А теперь слушайте, люди!
Это сказал Олег. Он поднял руку, призывая к вниманию и тишине.
— Ваши князья… Не князья они и не княжеского рода. Обманом добыли власть и от обмана умрут. Ибо перед вами сын великого правителя Рюрика Белого Сокола Игорь, княжич Новгородский. Отныне он станет князем тут, а пока он малолетний, я, Олег Вещий, буду править за него. Согласны?
Тишина. Только плескалась волна в Днепре да плаксиво прокричала пролетающая чайка.
— Убить их! Убить Аскольда с Диром! — приказал Олег.
— Нет!
Это сказал Торир Ресанд. Передал ребенка кому-то из стоявших рядом варягов и шагнул к Олегу.
— Ты ведь обещал мне. Это моя месть.
— И моя, Торир. Ну да ладно. Двое их. Кого выберешь?
И спрашивать не надо было, видя, как Торир глядел на Дира. Олег только кивнул. Выхватив меч, повернулся к Аскольду.
Старший князь стоял перед ним ссутулясь, голова свешена. Но едва заскрипел песок под ногами приближающегося Олега, он выпрямился.
— Не много тебе чести, родич мой Олаф…
— Свинья навозная тебе родич! — ощерился Олег. Аскольд вдруг усмехнулся.
— Не так ты пел сегодня в гриднице, когда лгал, ибо вынужден был признавать во мне князя Киевского. И теперь тебе не будет много чести, если велишь своим людям зарубить хворого старика.
Зеленые глаза Олега стали колючими.
— Ты знаешь, как долго я ждал этого часа, Аскольд?
— Знаю. Шестнадцать лет. И все эти годы новгородские ладьи, проплывая мимо Киева, платили мне
