Ее паника мелкой рябью прошлась по бандитам, и Кокко пришлось заорать изо всех сил, чтобы подопечные успокоились. Единственным, кто не потерял присутствия духа, оказался брат Лоренцо. Он склонил голову и начал молиться — предположительно за души почивших, которых, в зависимости от истинной высоты пещеры, были здесь сотни, если не тысячи.
Но настроение Кокко было далеко от благочестивого. Отодвинув монаха в сторону прикладом автомата, он ткнул в меня пальцем и бросил что-то гадкое.
— Он хочет знать, куда идти дальше, — перевел Умберто, ощутимо надавив своим спокойствием на чашу весов, утративших равновесие от взвинченности Кокко. — Он говорит, ты сказала, что Джульетта похоронена в этой пещере.
— Я этого не говорила! — запротестовала я, отлично зная, что именно это я и сказала. — Мама писала: «Пройдите в дверь, и здесь лежит Джульетта!»
— Какая дверь? — с издевкой осведомился Кокко, демонстративно повернувшись вправо-влево. — Что-то я не вижу здесь дверей!
— Понимаете, — ответила я, — дверь где-то здесь. Где угодно может быть.
Кокко вытаращил глаза и бросил что-то презрительное, прежде чем отойти, громко бухая ножищами.
— Он не поверил, — мрачно сказал Умберто. — Он считает, ты его подставила. Пошел толковать с братом Лоренцо.
Мы с Дженис смотрели с растущей тревогой, как бандиты окружили монаха и начали наперебой задавать ему вопросы. Опешив от страха, он пытался выслушать всех сразу, но спустя минуту просто закрыл глаза и зажал уши.
— Stupido! — зарычал Кокко, протягивая руку к монаху.
— Нет! — воскликнула Дженис, рванувшись вперед и схватив Кокко за локоть. — Дай я попробую! Пожалуйста!
Несколько ужасных секунд казалось, что моя сестра переоценила свою власть над главарем. Судя по тому, как Кокко посмотрел на свой локоть, за который все еще цеплялись ее руки, он просто не мог поверить, что у нее хватило самонадеянности удерживать его.
Осознав свою ошибку, Дженис тут же отпустила руку Кокко, пала на колени и покаянно обхватила его ноги. После секундной растерянности Кокко воздел руки к небу с ухмылкой и сказал своим подельникам что-то вроде: «Ох уж эти женщины! Что мужчине остается делать?»
Так благодаря Дженис мы получили разрешение поговорить с братом Лоренцо, пока Кокко и его люди разделили на всех пачку сигарет и начали гонять по пещере человеческий череп, как футбольный мяч.
Встав так, чтобы брат Лоренцо не видел этой непристойной игры, мы спросили через Умберто, знает ли он, как пройти к могиле Ромео и Джульетты из этой пещеры. Едва уяснив вопрос, монах что-то коротко ответил и презрительно покачал головой.
— Он говорит, — перевел Умберто, — что не хочет показывать этим злодеям, где могила. Он знает, что они неминуемо осквернят ее. И еще говорит, что не боится смерти.
— Боже, помоги нам, — пробормотала Дженис чуть слышно. Положив руку на рукав рясы монаха, она сказала: — Мы поняли. Но, видите ли, они ведь и нас тоже убьют. А потом поднимутся наверх, и снова будут похищать и убивать. Это никогда не кончится, если кто-нибудь не отведет их к могиле.
Брат Лоренцо некоторое время размышлял над словами, которые перевел Умберто, затем направил на меня указательный палец и задал вопрос, прозвучавший неожиданно обвиняюще.
— Он спрашивает, знает ли твой муж, где ты находишься, — сказал Умберто, с трудом сдерживая изумление. — Он считает непростительным легкомыслием с твоей стороны быть здесь в компании этих плохих людей, когда долг велит тебе находиться дома.
Даже не глядя, я знала, что Дженис выразительно вытаращила глаза, готовая махнуть рукой на этот бессмысленный разговор. Но в брате Лоренцо было что-то непривычно искреннее, и это вызвало в душе отклик, которого моя сестрица понять была не в состоянии.
— Знаю, — ответила я, глядя монаху в глаза. — Но своим самым важным долгом я считаю снять проклятие. И не могу сделать это без вашей помощи.
Выслушав мой ответ в переводе Умберто, монах слегка нахмурился и, вытянув руку, коснулся моей шеи.
— Он спрашивает, где распятие, — сказал Умберто. — Распятие защитит тебя от демонов.
— Я… я не знаю, где оно, — запинаясь, ответила я, вспоминая, как Алессандро снял с меня серебряный крест, больше чтобы подразнить, и положил на ночной столик рядом со своей пулей. Там оно и осталось.
Брат Лоренцо явно остался недоволен моим ответом. Его огорчило и то, что я не ношу печатку с орлом.
— Он говорит, тебе очень опасно подходить к могиле без защиты артефактов, — сказал Умберто, вытирая вспотевший лоб. — Он просит тебя еще раз подумать.
Я несколько раз сглотнула слюну, пытаясь попутно успокоить колотящееся сердце, и ответила, не дав себе времени на колебания:
— Скажи ему, что я не передумаю. У меня нет выбора. Мы должны найти могилу сегодня. — Я указала кивком на бандитов за нашими спинами. — Вот настоящие демоны, от которых нас может защитить только Пресвятая Дева. И наказание их не минует.
Теперь, наконец, брат Лоренцо кивнул. Но вместо того чтобы заговорить человеческим языком, он закрыл глаза и начал тихо что-то напевать, качая головой, словно вспоминая слова песни. Дженис состроила выразительную гримасу Умберто, но едва сестрица открыла рот прокомментировать мои успехи — или их отсутствие, — монах перестал напевать, открыл глаза и прочел, как мне показалось, короткую стихотворную строфу.
— «Черная смерть — неумолимый страж дверей Марии-Девы», — перевел Умберто. — Так сказано в книге.
— В какой книге? — сразу спросила Дженис.
— «Взгляни теперь на этот сонм, — продолжал Умберто, не обращая на нее внимания. — Безбожных женщин и мужчин, простертых ниц у врат ее, навеки замкнутых для них». Брат Лоренцо говорит, что эта пещера, судя по всему, преддверие древней крипты. Вопрос в том… — Умберто замолчал, когда монах вдруг направился к ближайшей стене, что-то бормоча себе под нос.
Не зная, что предпринять, мы двинулись за ним, а брат Лоренцо медленно обходил пещеру, проводя рукой по стене. Теперь, когда мы знали, по чему ходим, дрожь пробегала по спине при каждом шаге, и сигаретный дым казался почти приятным, потому что забивал другие запахи пещеры, и прежде всего — запах смерти.
Только описав полный круг и вернувшись к тому месту, откуда начали, стараясь игнорировать глумливые насмешки людей Кокко, наблюдавших за нами с презрительной иронией, брат Лоренцо, наконец, остановился и снова заговорил.
— Сиенский собор ориентирован с востока на запад, — переводил Умберто. — Со входом в западной стене. Это обычно для церквей. Логично предположить, что и крипта построена так же, однако в книге сказано…
— В какой книге? — снова вылезла Дженис.
— Да что у тебя, в попе не держится? — оборвала я сестру. — В какой-то книге, которую монахи читают в Витербо, ясно?
— В книге сказано, — продолжал Умберто, свирепо посмотрев на нас обеих, — что черная половина Девы является зеркальным отражением ее белой половины. Это может означать, что крипта, будучи черной, то есть подземной, половиной, ориентирована на самом деле с запада на восток, со входом с восточной стороны. В этом случае дверь, ведущая отсюда в усыпальницу, должна находиться в западной стене. Вы согласны?
Мы с Дженис переглянулись. Сестрица стояла как мешком огретая — в точности как я себя чувствовала.
— Мы понятия не имеем, как он до этого додумался, — ответила я Умберто, — но сейчас поверим во что угодно.
