— Вы действительно думаете, — устало сказал он, — что они отпустят вас раньше, чем вы объясните, каким образом ваша семья связана с одним из самых разыскиваемых преступников в Италии?
— Связана?! Я только сказала, что у Пеппо было подозрение…
— Джульетта, — наклонился ко мне Алессандро, чтобы никто больше не услышал его слова, — почему вы мне раньше это не рассказали?
Не успела я ответить, как вошли оба полицейских с распечаткой дела Бруно Карреры и попросили Алессандро задать мне пару вопросов об одном абзаце.
— Похоже, вы были правы, — сказал он, пробежав текст. — Бруно выполнял разовые поручения Лучано Салимбени. Один раз был арестован и рассказал какую-то историю о статуе с золотыми глазами… — Он пристально посмотрел на меня. — Вы что-нибудь об этом знаете?
Слегка удивленная, что полиции известно о золотой статуе, пусть даже сведения у них не совсем верные, я все же собралась с духом и решительно мотнула головой:
— Абсолютно ничего.
Дуэль взглядов длилась несколько секунд, но я не дрогнула. В конце концов, Алессандро снова уткнулся в распечатку.
— Похоже, Лучано был причастен к гибели ваших родителей. Как раз перед своим исчезновением.
— Исчезновением? Я думала, он умер.
Алессандро даже не взглянул на меня.
— Осторожнее со словами. Я не стану спрашивать, откуда у вас такие сведения. Я полагаю, вы не собираетесь открыть больше того, что уже сказали? — Он украдкой взглянул на меня и продолжил: — В таком случае я предлагаю вам прикинуться расстроенной, чтобы мы могли двигать отсюда. Они уже дважды спросили номер вашей социальной страховки.
— Вы не забыли, — буркнула я себе под нос, — что сами меня сюда затащили?
— А теперь я вас отсюда вытаскиваю. — Он обнял меня и принялся гладить по волосам, словно утешая. — Не расстраивайтесь из-за Пеппо, он поправится.
Подыгрывая, я уткнулась ему в плечо и испустила глубокий прерывистый вздох, который прозвучал почти искренне. Видя, что я убита горем, полицейские, наконец, отвязались, и через пять минут мы в обнимку вышли из отделения.
— Хорошая работа, — похвалил Алессандро, едва мы отошли достаточно далеко.
— Взаимно. Хотя… день у меня не задался с утра, так что салюта не ждите.
Он остановился. На лбу прорезалась маленькая хмурая морщинка.
— По крайней мере, мы узнали личность человека, который за вами следил. Разве вы не этого хотели, когда пришли в Монте Паски?
Пока мы сидели в отделении, уже стемнело, но воздух был по-прежнему теплым, уличные фонари разливали вокруг мягкий желтый свет, и если бы не скутеры, проносившиеся мимо нас во всех направлениях, пьяцца выглядела бы оперной декорацией, когда после отзвучавшей увертюры вот-вот выйдет исполнитель главной партии.
— Что означает «ragazza»? — спросила я. — Что-нибудь гадкое?
Алессандро сунул руки в карманы и пошел вперед.
— Я подумал, если сказать им, что вы моя девушка, они перестанут спрашивать номер вашей социальной страховки. А заодно и номер вашего телефона.
Я засмеялась:
— И они не удивились, что Джульетта встречается с Салимбени?
Алессандро улыбнулся, но я видела, что мои слова его задели.
— Боюсь, в полицейской академии Шекспира не изучают.
Некоторое время мы молча шли без цели, никуда не спеша. Строго говоря, можно было уже откланяться, но мне отчего-то не хотелось уходить — не оттого, что в номере меня поджидает Бруно Каррера, просто идти рядом с Алессандро казалось мне естественным и правильным.
— Сейчас подходящий момент вас поблагодарить? — спросила я.
— Сейчас? — Он посмотрел на часы. — Assolutmente si . Да, сейчас самое время.
— Как насчет ужина? Я плачу.
Мое предложение его явно позабавило.
— С удовольствием. А кто же будет стоять на балконе в ожидании Ромео?
— Через балкон ко мне в номер вламывались, помните?
— Понятно. — Его глаза чуть сузились. — Вы хотите, чтобы я вас защищал?
Я открыла рот выпалить какую-нибудь дерзость, но вдруг поняла, что у меня пропало желание это делать. После всего, что случилось и еще могло произойти, я ничего так не хотела, как Алессандро с его пистолетом в постоянные спутники на весь оставшийся срок моего пребывания в Сиене.
— Ну, — сказала я, проглотив гордость, — пожалуй, я бы не стала возражать.
IV.IV
Но ты влюблен. Займи же пару крыльев
У Купидона и порхай на них!
Сиена, год 1340-й от Рождества Христова
В день Палио Сиена весело плыла по морю песен. Каждая улица превратилась в реку, каждая пьяцца стала водоворотом религиозного экстаза, и омывшиеся в потоке поднимали с мелей заполаскивавшие стяги и штандарты и шествовали по скользкому песчаному дну фортуны, поднося знамена повыше к небесной Владычице, дабы ощутить ее нежное прикосновение.
Этот благочестивый прилив давно прорвал шлюзы — городские ворота, затопив сиенские пригороды до самого Фонтебекки, что двумя милями севернее Порта-Камоллии. Здесь волновался целый океан голов, пристально следивших, как пятнадцать всадников Палио вышли из своих палаток в полном боевом облачении, готовые почтить вновь коронованную Деву удалой лихостью юношей на пороге зрелости.
Почти все утро у маэстро Амброджио ушло на то, чтобы выбраться из города, локтями прокладывая себе дорогу через плотную толпу, запрудившую улицы. Не знай художник за собой вины, он бы сто раз сдался и повернул обратно с полпути в Фонтебекки. Но он не мог. Как гнусно чувствовал себя старый маэстро в это чудесное утро! Какой роковой ошибкой стало его непрошеное вмешательство в судьбу молодых людей! Не поспеши он соединить красоту с красотой единственно ради красоты, Ромео не узнал бы, что Джульетта жива, а она бы не откликнулась всей душой на его страсть. Непостижимым образом любовь к прекрасному в одночасье превратила маэстро в преступника. Как жестоко со стороны Фортуны преподать урок старику ценой счастья молодой пары! Или он заблуждается, ища возвышенные объяснения своему проступку? Действительно ли фальшивая гуманность, а не что-то иное, соединила этот изначально обреченный союз? Возможно ли, чтобы маэстро передал собственное тайное желание прекрасному телу Ромео и что все надежды на счастливый союз молодых были всего лишь способом получить воображаемый доступ в спальню новобрачной?
Маэстро не увлекался мистическими аллегориями, если они не были частью композиции и богатого заказа, но ему пришло в голову, что легкая тошнота, которую он ощущал при мысли о себе как о похотливом старом кукловоде, сродни тому, что ежеминутно ощущает Господь Бог, если вообще что-нибудь чувствует. Ведь он, в конце концов, явление божественное, а божественному полагается быть бесстрастным. В противном случае маэстро искренне сочувствовал Господу, ибо история человечества суть не что иное, как бесконечная река скорбей.
С Девой Марией дело иное. Она была человеком и знала, что означает страдать. Она всегда выслушает смиренную жалобу и проследит, чтобы Бог поразил громом и молнией кого следует. Как красавица жена могущественного властителя, она поможет и похлопочет, зная, как тронуть Божественное сердце. Именно ей Сиена вверила ключи от своих ворот, а Богоматерь особенно снисходила до жителей Сиены, защищая их от врагов, как мать маленького сына, который ищет спасения в ее объятиях от
