нас, не дав дочитать главу.
Я проспала всего часа три, когда меня разбудил телефон.
— Мисс Толомеи, — прочирикал диретторе Россини, наслаждаясь своей ролью ранней пташки. — Вы уже встали?
— Сейчас, да. — Я поморщилась, взглянув на наручные часы, — было девять утра. — Что случилось?
— К вам пришел капитан Сантини. Что мне ему сказать?
— Уф… — Я оглядела бардак в номере и мирно сопящую на кровати сестрицу. — Я спущусь через пять минут.
Разбрызгивая капли с мокрых после скоростного душа волос, я кинулась по лестнице, прыгая через ступеньку, и увидела Алессандро на скамейке в сквере перед отелем, рассеянно игравшего цветком магнолии. При виде его у меня потеплело на душе, но едва он поднял глаза и встретился со мной взглядом, я вспомнила о фотографиях в мобильном, и покалывающее счастливое предчувствие немедленно перешло в жгучее сомнение.
— Бодрое утро! — с наигранной радостью сказала я. — Есть новости о Бруно?
— Я заходил вчера, — сказал он, задумчиво глядя на меня. — Но вас не было.
— Не было? — с хорошо разыгранным удивлением сказала я. В своем ажиотаже после свидания с Ромео-байкером на башне Манджия я совершенно забыла о встрече с Алессандро. — Странно. Непонятно. Так что же сказал Бруно?
— Не много. — Алессандро отбросил цветок и встал. — Он мертв.
Я беззвучно ахнула.
— Как, вот так внезапно? Что случилось?
Пока мы медленно шли по городу, Алессандро объяснил, что Бруно Каррера, ограбивший сейф в музее Пеппо, утром был найден мертвым в своей камере. Трудно сказать, было то самоубийство или кто-то свой заставил его замолчать, но, подчеркнул Алессандро, требовался не просто фокус, а настоящее волшебство, чтобы повеситься на старых растрепанных шнурках ботинок, не порвав их своим весом.
— То есть вы намекаете, что его убили? — Несмотря на отвратительный характер, поведение и пистолет, мне стало жаль Бруно. — Кто-то не хотел, чтобы он заговорил?
Алессандро подозрительно взглянул на меня, словно я знала больше, чем говорю.
— Судя по всему, да.
Фонтебранда, старый общественный фонтан, которым пользовались до самого проведения водопровода, находится на широкой открытой площадке у подножия сбегающих вниз перепутанных средневековых улочек Сиены. Это целое здание, сложенное из старинного красноватого кирпича, с глубокими арками, образующими галерею, к которой ведут широкие ступени, густо заросшие сорняками.
Сидя на кирпичном бортике рядом с Алессандро, я смотрела на прозрачную зеленую воду большого каменного бассейна и любовалась калейдоскопом солнечных бликов на древних стенах и сводчатом потолке.
— Знаете, — сказала я, с трудом воспринимая всю эту красоту, — ваш предок был настоящим куском дерьма!
Алессандро удивленно засмеялся — нерадостным смехом.
— Вы хоть не судите меня по моим предкам!.. И прошу вас, не надо копировать свою прародительницу.
«А по фоткам на мобильнике моей сестрицы тебя судить можно?» — подумала я, наклонившись и опустив пальцы в воду, но вслух сказала:
— Тот кинжал… Можете оставить его себе. Вряд ли Ромео когда-либо захочет его забрать. — Я поглядела на Алессандро, страстно желая назначить кого-нибудь виновным за все преступления мессира Салимбени. — Какая ужасная смерть… С другой стороны, он же не умер и вернулся, чтобы спасти ее.
Секунду мы молчали. Алессандро улыбался, я сидела нахмурившись.
— Бросьте, — сказал он, наконец. — Вы живы; смотрите, вон солнышко сияет. Именно в этот час нужно сюда приходить: свет проходит через арки и освещает воду. Позже Фонтебранда становится темной и холодной как грот. Вы ее не узнаете.
— Странно, — пробормотала я, — как все может измениться за несколько часов.
Если Алессандро и понял намек, то виду не подал.
— У каждого явления есть своя темная сторона. Но зато так жить интереснее.
Несмотря на подавленное настроение, я не удержалась от улыбки при этом образце мужской логики.
— Мне пора испугаться?
— Как сказать. — Он снял пиджак и положил к стене арки, глядя на меня с вызовом. — Старики говорят, что Фонтебранда обладает особой силой.
— Продолжайте. Я скажу, когда станет страшно.
— Снимите туфли.
Я невольно расхохоталась.
— О'кей, я испугалась.
— Давайте, вам понравится. — Я смотрела, как он стянул собственные туфли и носки, закатал штанины и опустил ноги в воду.
— Вас что, на работе не ждут? — спросила я, глядя, как он болтает ногами.
Алессандро пожал плечами.
— Банку больше пятисот лет; как-нибудь простоит часок без меня.
— Что там насчет особой силы? — не удержалась я, скрестив руки на груди.
Он секунду подумал и сказал:
— Считается, что существует два вида безумия: творческое и разрушающее. Вода из Фонтебранда, по поверью, сделает человека безумным, pazzo, но в хорошем смысле. Это трудно объяснить… Почти тысячу лет мужчины и женщины пили эту воду, и их охватывало священное безумие. Некоторые становились поэтами, другие — святыми; самая знаменитая из них, святая Екатерина, выросла буквально здесь за углом, в Ока, контраде Гуся.
Меня с утра подмывало спорить с каждым его словом и не позволять отвлечь себя сказками, поэтому, я упрямо покачала головой.
— Вся святость этих женщин в том, чтобы уморить себя голодом или сгореть на костре. Как можете вы называть это творческим экстазом? По мне, так это банальное помешательство.
— Для большинства людей, — возразил он с улыбкой, — швырять камнями в римских полицейских тоже помешательство. — Он захохотал при виде моего лица. — А ведь вы не касались чудесной воды даже подошвами.
— Я только хочу сказать, — продолжала я, сбрасывая туфли, — что все зависит от ракурса. То, что кажется вам креативным, может показаться мне разрушительным. — Не без внутренней борьбы я осторожно опустила ноги в воду. — Все зависит от того, во что вы верите или на чьей вы стороне.
Я не могла понять его улыбку.
— Вы хотите сказать, — спросил он, глядя на то, как я шевелю пальцами в воде, — что моя теория нуждается в пересмотре?
— А теории вообще нужно постоянно пересматривать. Если этого не делать, они перестанут быть теориями и превратятся… во что-то другое. — Я угрожающе взмахнула руками: — Они станут драконами, стерегущими вход в вашу крепость, никого не впуская и не выпуская.
Алессандро взглянул на меня, видимо, гадая, отчего я такая колючая все утро.
— А вы знаете, что в Сиене дракон является символом девственности и защиты?
Я отвела глаза:
— А вот в Китае дракон символизирует жениха, записного врага девственности.
Мы замолчали. Вода Фонтебранда мягко рябила, бросая на своды ослепительные блики с неспешной уверенностью бессмертного существа. На секунду я почти поверила, что могу стать поэтессой.
— Значит, вы верите, — сказала я, отбросив идею прежде, чем она пустила корни, — что Фонтебранда
