Нино.
Распахнув ставни в морозную ночь, желая посмотреть на звезды, Джульетта была поражена их множеством и яркостью. Ночное небо казалось вышивкой ослепительной красоты, которую небеса повесили, казалось, для нее одной, чтобы дать возможность в последний раз наполнить душу красотой, прежде чем все закончится.
Она не смогла осуществить ничего из задуманного — план достойного погребения Ромео и убийства Салимбени сорвался в самом начале. Неужели ей на роду написано стать жертвой насилия? Единственным утешением было то, что Салимбени не удалось нарушить ее брачную клятву Ромео, как он ни старался; она никогда не принадлежала никому другому. Ромео был ее мужем, но они не познали друг друга. Их души соединились, но тела разлучила смерть. Однако конец близок. Все, что ей нужно сделать, — остаться верной до конца, и тогда, возможно, если брат Лоренцо говорил правду, она соединится с Ромео в лучшем мире.
Оставив ставни открытыми, Джульетта подошла к своему сундуку. Сколько здесь платьев, сколько пышных одежд… В парчовой туфельке лежало то, что ей поможет: склянка для духов из палаццо Салимбени, которой Джульетта быстро нашла иное применение.
Каждый вечер после свадьбы старая нянька приходила дать ей ложку сонного зелья. С невысказанным сочувствием в глазах она грубо говорила:
— Открывай рот и будь умницей. Или ты не хочешь сладких снов?
Первые несколько раз Джульетта быстро выплевывала снадобье в ночной горшок, едва нянька выходила из комнаты, чтобы оставаться в полном сознании, если снова придет Салимбени, и напомнить ему о проклятии.
Но когда миновало несколько дней, девушке пришло в голову освободить фиал с розовой водой, который монна Антония вручила ей при расставании, и постепенно наполнять его изо рта сонным зельем, которое ей продолжали ежевечерне давать.
Сперва она надеялась как-нибудь использовать снадобье против Салимбени, но его появления стали все более редкими и склянка стояла на ночном столике без определенной цели, как напоминание, что, выпив весь пузырек, любой человек заснет навеки.
С самого детства Джульетта слышала истории о женщинах, убивших себя сонным зельем, после того как их оставили неверные возлюбленные. Мать старалась оградить дочерей от подобных историй, но в доме было полно служанок, которые с удовольствием пересказывали всякий вздор развесившим уши детям. Джульетта и Джианноцца много дней играли на своей секретной лужайке, заросшей маргаритками, по очереди умирая, тогда как другая изображала ужас людей, обнаруживших мертвое тело и открытый пузырек. Однажды Джульетта так долго лежала неподвижно и не отвечала, что Джианноцца поверила, что сестра умерла.
— Джи-джи! — повторяла она и тянула Джульетту за руку. — Перестань! Мне не смешно! Ну, пожалуйста!
В конце концов, Джианноцца начала плакать, и хотя Джульетта сразу же села, смеясь, на своем цветочном ложе, Джианноцца была безутешна. Она проплакала весь день и весь вечер и убежала из-за стола, отказавшись от ужина. С тех пор они больше не играли в эту игру.
Во время заключения Джульетты в палаццо Салимбени были дни, когда она сидела со склянкой в руке, желая, чтобы зелья собралось уже достаточно и появилась возможность покончить с жизнью. Но только в ночь перед отъездом в Валь-д'Орсию фиал наконец наполнился до краев и в пути Джульетта утешалась мыслью о своем сокровище, спрятанном в туфельке в сундуке.
Теперь, сидя на кровати со склянкой в руках, она не сомневалась, что эти несколько глотков остановят ее сердце.
Ей пришло в голову, что Дева Мария с самого начала задумала, чтобы их с Ромео брак осуществился на небесах, а не на земле. Картина, которую она представила, показалась такой отрадной, что девушка улыбнулась.
Достав перо и чернила, припрятанные в углу сундука, она начала быстро писать последнее письмо сестре. Чернильница, которую дал ей брат Лоренцо еще в доме Толомеи, почти опустела, а перо чинили столько раз, что остался лишь огрызок, но все равно Джульетта закончила прощальное послание, свернула пергамент и спрятала в щель на стене за кроватью. «Я буду ждать тебя, дорогая сестра, — писала она, и слезы смешивались с чернилами, — на нашей лужайке с маргаритками. А когда ты меня поцелуешь, я сразу проснусь, обещаю».
Ромео и брат Лоренцо подъехали к Роккади Тентеннано с десятью вооруженными всадниками, опытными солдатами. Если бы не маэстро Амброджио, им нипочем бы не найти Джульетту, а если бы не Джианноцца и отправленные ею десять конных, они никогда не смогли осуществить свои намерения.
Джианноцце написал брат Лоренцо. Когда они прятались в монастыре и раненный в живот Ромео мог только лежать, монах направил письмо единственному человеку в мире, который мог сочувствовать их положению. Он слишком хорошо знал адрес Джианноццы, ибо более года был тайным курьером сестер. Не прошло и двух недель, как ему доставили ответ.
«Ваше скорбное письмо пришло ко мне в благой день, — писала Джианноцца. — Я только что похоронила человека, бывшего главой этого дома, и, наконец, стала хозяйкой своей судьбы. Не могу выразить горе, которое поразило меня, дорогой Лоренцо, когда я прочла о ваших злоключениях и страшной судьбе моей бедной сестры. Прошу вас дать мне знать, чем я могу помочь. У меня достанет и людей, и лошадей, располагайте ими по своему усмотрению».
Но даже суровые, закаленные в войнах наемники Джианноццы оказались беспомощны перед массивными воротами Роккади Тентеннано. Пока они разглядывали крепость под покровом ночной темноты, Ромео уже понял, что придется прибегнуть к хитроумной уловке, чтобы проникнуть внутрь и спасти свою возлюбленную.
— Замок напоминает мне, — сказал он остальным, замолчавшим при виде неприступной крепости, — огромное осиное гнездо. Напасть на Рокка днем означает нашу смерть, но ночью, когда заснут все, кроме часовых, у нас будет шанс.
Он подождал до темноты, а затем выбрал восьмерых, одним из которых был брат Лоренцо, не захотевший остаться в стороне, велел им взять веревки и длинные кинжалы и с этим маленьким отрядом подкрался к подножию холма, на котором возвышалась Твердыня Салимбени.
Под испуганными взглядами мерцающих звезд на безлунном небе незваные гости тихо поднялись на холм и подобрались к самому основанию гигантского сооружения. Они беззвучно двинулись вдоль наклонной стены, пока кто-то не заметил небольшое отверстие в кладке на высоте двадцати футов и не постучал Ромео по плечу, без лишних слов указав на подарок фортуны.
Никому не уступив чести подняться первым, Ромео обвязался веревкой, крепко стиснул рукояти двух кинжалов и полез наверх, часто втыкая лезвия в известку между валунами и ловко подтягиваясь на руках. Стена была достаточно пологой, чтобы такое предприятие стало возможным, но не до такой степени, чтобы подъем был легким, и не однажды у брата Лоренцо захватывало дыхание, когда стопа Ромео соскальзывала с камня и он повисал на руках. Монах беспокоился бы меньше, будь Ромео невредим, но он знал, что каждое движение причиняет его другу невыносимую боль, ибо рана на животе далеко еще не исцелилась.
Однако Ромео едва ощущал свою рану, карабкаясь к отверстию в стене: телесную боль заглушало страшное беспокойство при мысли, что Джульетту принудит к покорности безжалостный отпрыск Салимбени. Нино он помнил по Палио, где собственными глазами видел, как тот умелой рукой заколол Тебальдо Толомеи, и знал, что слабая женщина не сможет противиться грубой силе. Нино не боялся пасть жертвой проклятия; молодой человек прекрасно знал, что уже проклят Небом навечно.
Отверстие вверху оказалось бойницей для лучников. Ромео едва протиснулся сквозь узкую щель. Оказавшись внутри, он огляделся и понял, что попал в оружейную. Юноша едва не улыбнулся иронии судьбы. Развязав веревку вокруг пояса и надежно закрепив ее на подставке для факела на стене, он дважды качнул ее, подавая знак своим товарищам, что можно подниматься.
Внутри замок выглядел столь же мрачно, как и снаружи. Стены не украшали фрески, гобелены не защищали от сквозняков; в отличие от палаццо Салимбени с его показной утонченностью и изобилием Рокка ди Тентеннано был построен с единственной целью — устрашать, и любые украшения стали бы лишь помехой в бою.
