шагов в полной темноте.
— Будь у нас фонарик… — начала Дженис. — О, черт! — Мы звонко столкнулись лбами, когда луч белого света пробежал через весь длинный проход и остановился на полу, не дойдя до нас несколько метров. Затем белое пятнышко убежало к выходу, как волна, набежавшая на берег и отхлынувшая обратно.
Потирая ушибленные места, мы попятились внутрь пещеры, пока не нашли какую-то нишу, достаточно большую, чтобы можно было спрятаться вдвоем.
— Он идет? Идет? Это он? — шептала Дженис, оказавшаяся сзади меня и лишенная возможности что-либо видеть.
Я высунула голову и тут же отпрянула.
— Да, да и да!
Было трудно что-то разглядеть, кроме резкого света покачивающегося фонарика, но в какой-то момент луч перестал метаться по стенам, и я отважилась снова высунуть нос. Это действительно был Алессандро — вернее, какая-то ипостась Ромео; зажав фонарик под мышкой, он возился с маленькой дверцей в стене.
— Что он делает? — нетерпеливо спросила Дженис.
— Открывает сейф и что-то достает. Какую-то коробку.
Дженис азартно вцепилась в меня:
— Может, это палио?
Я высунулась снова:
— Нет, коробка маловата. Скорее ящичек для сигар.
— Ах, так он курильщик! Я так и знала!
Я смотрела, как Алессандро запер сейф и пошел к выходу с коробкой. Через несколько секунд массивная железная решетка закрылась за ним с лязгом, эхом отдававшимся по всему лабиринту и в наших ушах несколько минут.
— О нет! — ахнула Дженис.
— Только не говори мне… — Я повернулась к сестрице, надеясь, что она меня успокоит. Но даже в темноте я увидела ужас на ее лице.
— Я сама удивлялась, почему она оказалась не заперта, — с вызовом сказала Дженис.
— Но это тебя не остановило! — возмутилась я. — И теперь мы в ловушке!
— Да где ж твоя тяга к приключениям? — Дженис вечно пыталась превратить необходимость в добродетель. — Это же классно! Я всегда хотела заняться спелеологией. Ведет же этот коридор куда- нибудь? — И она принялась меня дразнить, сразу успокоившись: — Или масюсенькая Джульетта будет ждать своего Ромейчика?
Однажды, после того как мы целый вечер доставали тетку Роуз вопросами об Италии и почему нам нельзя туда поехать, Умберто рассказал нам про римские катакомбы. Вручив нам по посудному полотенцу, чтобы от нас была какая-нибудь польза, пока он моет посуду, Умберто описывал, как первые христиане собирались в тайных подземных пещерах, чтобы пообщаться с единоверцами без свидетелей, способных донести императору-язычнику. Христиане не признавали римскую традицию кремировать тела умерших, поэтому заворачивали своих покойников в саваны и приносили в подземные пещеры, оставляя тела на полках в каменной стене дожидаться Страшного суда.
Если нам действительно так хочется в Италию, пообещал Умберто, он первым делом по приезде туда обязательно поведет нас в подземные пещеры и покажет массу интересных скелетов.
Когда мы с Дженис пробирались по Боттини, спотыкаясь в темноте и по очереди меняясь в роли лидера, мне припомнились страшилки Умберто. Совсем как герои его рассказов, мы прятались в катакомбах, опасаясь разоблачения, и, как первые христиане, не знали, когда и где выйдем на поверхность, если вообще выйдем.
Немного помогала зажигалка, которую Дженис носила с собой для своей еженедельной сигареты. Каждые двадцать шагов мы останавливались и зажигали ее на несколько секунд, чтобы убедиться, что впереди нас не ждет бездонный провал или, как предположила Дженис, когда стены и пол вдруг стали влажными и скользкими, паутина огромного паука.
— Ползучие твари, — сказала я, забирая у нее зажигалку, — сейчас самая меньшая наша беда. Расходуй экономнее. Может, мы здесь всю ночь пробродим.
Некоторое время мы шли молча — я первая, Дженис позади, бормоча что-то о том, что пауки любят сырость, — пока я не споткнулась о каменный выступ и не грохнулась на неровный пол, ободрав колени и ладони так сильно, что в другoe время заплакала бы, но нужно было проверить, как перенесла падение зажигалка.
— Ты в порядке? — спросила Дженис испуганно. — Идти можешь? Я тебя не потащу!
— Я в полном порядке, — буркнула я, нюхая кровь на пальцах. — Твоя очередь идти первой. Вот, — ощупью сунула я зажигалку ей в руки. — Иди, ломай ноги.
Пропустив Дженис вперед, я немного расслабилась и смогла наконец подумать о своих травмах, физических и душевных, пока мы дюйм за дюймом продвигались в неизвестность. Сбитые колени кровоточили, но ничто не могло сравниться с моим душевным состоянием.
— Джен! — Я коснулась ее спины кончиками пальцев. — Может, он не открыл мне свое настоящее имя, потому что хотел, чтобы я влюбилась в него за его качества, а не только из-за имени?
Решив не обижаться на ее раздраженный стон, я продолжила:
— О'кей, значит, он утаил, что он Ромео, потому что ему меньше всего хотелось, чтобы какая-то въедливая виргитарианка раскрыла его инкогнито…
— Джулс! — Дженис ощупью выбирала путь в полной опасностей темноте, и терпение у нее было на исходе. — Когда ты перестанешь заниматься самоедством? Мы даже не знаем, настоящий он Ромео или нет. Учти, я все равно ему задницу наизнанку выверну за то, что он так с тобой обходился.
Несмотря на агрессивный тон, я в который раз удивилась, услышав в голосе сестры искреннюю заботу о моих чувствах. Неужели это что-то новое, или я просто не замечала раньше?
— Ты понимаешь, — продолжила я, — он ведь ни разу сам не представился Салимбени. Это я всякий раз… у-упс! — Я чуть не упала и схватилась за Дженис, чтобы удержаться на ногах.
— Дай догадаюсь, — сказала она, щелкая зажигалкой, чтобы я увидела ее приподнятые брови. — Он ни разу не сказал ничего об ограблении музея?
— Музей же ограбил Бруно Каррера! — воскликнула я. — Которого нанял Умберто!
— О нет, Джульетта, — засюсюкала Дженис, очень непохоже изображая Алессандро. — Я не воровал палио Ромео. Кому нужна эта старая тряпка? Ой-ой, осторожнее с этим острым ножиком, не пораньтесь. Как вы его назвали?.. Кинжал?
— Все было не так, — буркнула я.
— Милая, да он же тебе лгал! — Дженис наконец выключила зажигалку и снова пошла вперед. — Чем быстрее ты вобьешь это в свою маленькую Джульеттину головку, тем лучше. Чувств у него к тебе все равно ноль. Все это просто хитроумный план, чтобы добраться… Ай-й! — Судя по звуку, она ударилась обо что-то головой, и мы снова остановились. — Что это за зараза? — Дженис несколько раз щелкнула зажигалкой, которая зажглась лишь на третий или четвертый раз, и увидела мои слезы.
Опешив от непривычного зрелища, через мгновение сестрица обняла меня с неуклюжей нежностью:
— Извини, Джулс. Пойми, я стараюсь облегчить тебе будущие сердечные страдания.
— Я же, по-твоему, бессердечная?
— Похоже, в последнее время ты неожиданно вырастила себе сердечко, — одобрительно ущипнула меня Дженис. — Очень жаль, без него над тобой было смешнее прикалываться. — Потрепав меня за подбородок липкой рукой, которая до сих пор пахла мокко и ванилью, сестрица продолжала более великодушно: — В любом случае это моя вина. Я должна была предвидеть, что этим кончится. У него же «альфа-ромео», в конце концов!
Не остановись мы на том месте при слабом огоньке опустевшей зажигалки, могли и вовсе не заметить отверстия в стене слева от нас. Дыра была всего лишь полтора фута шириной, но, насколько я разглядела, встав на колени и сунув голову внутрь, там начинался наклонный туннель по меньшей мере
