Она оказалась права. Скоро мы вышли к ручью, впадавшему в бетонную трубу, и пошли вдоль узкой тропинки дальше и дальше от пляжа. Растительность по мере приближения к воде становилась все более зеленой и пышной. Нити зеленых водорослей, подобно русалочьим волосам, медленно извивались вдоль ручья. Рядом цвел розовый водяной гиацинт.
– Пожалуйста, не принимай выходки Фабиана близко к сердцу, – сказал я, с трудом переводя дыхание. Я еле успевал за ней, очень хотел пить и уже успел пожалеть, что не захватил с собой воды. – Честное слово, он не хотел тебя обидеть вчера вечером. Просто злится на самого себя, а ты попалась под горячую руку.
– Не беспокойся. Чтобы меня обидеть, мало накричать на меня, – ответила Салли, не оборачиваясь. – У меня и в мыслях не было таить на него обиду.
Ее слова удивили меня, потому что мне не приходило в голову, что она действительно может затаить на него обиду.
Наконец мы пришли к водопаду. Он был совсем крошечный: слабая струйка воды, падающая на скалистые камни, зато водоем, в который он впадал, оказался довольно глубок и широк, и в нем можно было свободно поплавать. Я боязливо сунул ногу в воду и впервые за последние несколько дней ощутил приятный холодок. Темную толщу воды рассекали серебристые рыбки, хаотично сновавшие туда-сюда, периодически натыкаясь на заросшие серо-зеленым мхом камни. Салли выскользнула из шортов, стянула футболку и, дрожа от удовольствия, вошла в воду. Я заметил, как по ее веснушчатой спине пробежали мурашки. Это привлекло мое внимание к остальным частям ее тела. Мой взгляд притягивала покрасневшая кожа под перекрученной бретелькой лифчика. Затем я начал любоваться тонкой, очерченной поверхностью воды талией. Бедрами, почти скрытыми от меня под водой. Салли оттолкнулась и поплыла брассом. Нырнув под воду, она с остервенением стала тереть волосы, а потом опять с радостным криком вынырнула на поверхность.
– А ты чего ждешь? – крикнула она мне и, перевернувшись на спину, отплыла подальше, к противоположному краю заводи.
Я медленно расстегнул рубашку, снял кроссовки и вошел в воду. Длинные водоросли тут же обвились вокруг моей правой ноги. Еще один шаг – и моя левая нога утонула в сером иле. Я осторожно передвигал ноги, размахивая руками, чтобы не потерять равновесие. Чем дальше я заходил, тем сильнее ощущал холод через намокшие шорты. Повсюду, приятно щекоча мне ноги, сновали рыбки. Я зашел по пояс и невольно вздрогнул.
– Да не бойся! Рыбы тебя не укусят. Прыгай!
Я послушно нырнул и поплыл. Еще пара секунд – и я вынырнул с ней рядом. Я заранее набрал в рот воды, думая обрызгать Салли, как только вынырну, но стоило мне оказаться с ней рядом, как она обвила ногами мою талию и, притянув к себе, медленно повела за собой к небольшому углублению на противоположной стороне заводи. Я неуклюже балансировал, стараясь удержать равновесие. В этой части водоема рыб было особенно много, и они возбужденно сновали вокруг нас, как будто в неистовом ожидании корма, словно Салли Лайтфут имела власть над водными созданиями.
– Мальчик мой! – негромко произнесла она, глядя на меня своими слегка раскосыми глазами.
Она крепче сжала меня ногами и притянула к себе так, что треугольнички ее глаз оказались прямо напротив моих. В трении частей наших тел рождался новый, горячий мир. Сам того не замечая, я выгнул спину, придвигаясь ближе к ней, и она приоткрыла рот. Убедившись в том, что теперь она завладела мной, Салли ослабила хватку, и теперь ее ноги лениво скользили по поверхности моих.
– Мальчик мой, – повторила она. – Знаешь, что индейцы называют водопад спермой гор?
Я при всем желании не смог ничего ответить, потому что она накрыла мои губы своими. Ее язык по вкусу напоминал яблоко. Одна рука скользнула в воду, стягивая с меня шорты. Другой она гладила меня по лицу, очерчивая мои губы обрубком безымянного пальца. Пальцы Салли скользили по моей шее, ее взгляд не отрывался от моих глаз.
– Ну что, покормим рыбку? – спросила она, удерживая меня правой рукой и не сводя с меня глаз.
Стараясь не смотреть ей в глаза, я так и кончил посреди тонкой паутины водорослей. Действительно, подплывшая рыба сгребла все, до последней капли. Последние крохи, должно быть, остались на мне, потому что какая-то рыбешка вынырнула и в благодарность поцеловала меня. Я продолжал смотреть в воду, избегая взгляда Салли.
– Ну, как тебе первобытный супчик? – спросила она.
– Ты никогда не жалела о том, что отрезала себе палец? – поинтересовался я на обратном пути, не зная, что еще ей сказать.
– Мы есть то, что с нами происходит. А это лучшее, что произошло со мной. Даже если бы я и жалела о том, что сделала, уже ничего не изменишь. – Она задумчиво остановилась. – Человек – коллаж, ни больше ни меньше. Коллаж событий, которые с ним произошли. Я только что добавила еще один кусочек к твоему. И теперь у тебя есть история, которую ты можешь рассказать своему маленькому глупенькому другу.
Она улыбнулась, запечатлела на моей щеке короткий холодный поцелуй и снова отвернулась.
– Кстати, я уеду сразу, как только мы вернемся, и ты никогда больше меня не увидишь.
16
Мысль о том, что Салли может уехать раньше нас, не приходила мне в голову. Мне рисовался совершенно иной сценарий: душераздирающее прощание, тонущее в море слез, в тот момент, как мы с Фабианом залезаем в автобус и уносимся в закатную даль. За этим следует часть вторая: Салли вдруг осознает, что нуждается во мне. Она какое-то время бежит за автобусом, но, увы, уже слишком поздно. Потом, несколько недель спустя, я выхожу из ворот школы, беспечно веселясь с группой стройных, привлекательных одноклассниц, как вдруг что-то заставляет меня остановиться и оглянуться по сторонам. Салли недвижно застывает на другой стороне улицы с абсолютно безнадежной робкой улыбкой на лице. Затем бросается мне навстречу, и так далее и тому подобное.
Но нет. «Ты никогда больше меня не увидишь».
Когда мы вернулись, я сразу направился в наш с Фабианом домик, чтобы определиться, как мне реагировать на подобные известия. С соответствующим драматизму ситуации пафосом я пинком открыл дверь и рухнул на матрас, ненароком сорвав москитную сетку. Я лежал в темноте и даже пару раз крикнул в подушку, как вдруг до меня дошло, что внутри стоит сладковатый дух марихуаны и тростниковой водки. Я поднял голову и увидел его.
– Господи! Что с тобой? – испуганно спросил я.
Фабиан лежал на кровати, прислонившись спиной к стене и скрестив ноги. Я отпер деревянные ставни и открыл окно. Мой приятель тот час зажмурился отхлынувшего в комнату яркого света. Хотя его прошибал пот – то ли от выпивки, то ли от травы, толи оттого и другого, – в нем было что-то еще, что насторожило меня. Пластиковая бутылка из-под тростниковой водки почти пуста. Рука, еще недавно вся в мертвых чешуйках кожи, теперь блестела в полумраке, влажная и красная. Тонкие струйки крови стекали из уголков его рта. Фабиан вытирал их о предплечья, отчего кровь смешивалась с сухой, омертвевшей кожей.
– Так ты ее трахнул? – спросил Фабиан.
Едва он раскрыл рот, кровь хлынула с новой силой.
– Господи, Фабиан…
– Ты трахнул ее? Не думай – я вовсе не ревную. Из чистого любопытства спрашиваю. Ну так как? Да?
– Что ты с собой сотворил?
– Немного перебрал. Только и всего. Не беспокойся. Все-таки скажи мне – ты сделал это? Скорее всего нет, небось струхнул, как всегда. Лучше б ты играл с ребенком, а мне бы досталась баба. Впрочем, думаю, она об этом уже пожалела.
У него на коленях стояла белая плошка с жареным маисом, из которой он периодически выуживал зерна и забрасывал в рот, прежде чем потянуться к бутылке агвардиенте. Он не только протирал этой гадостью лицо, но и пил ее.
– Что здесь произошло? И почему ты ведешь себя как ветеран вьетнамской войны?
Фабиан резко сел на кровати, но пошатнулся и принял прежнее положение. Неуклюжесть движений делала его похожим на старинную деревянную куклу.
– Произошло недоразумение, – сказал он. – Но сейчас все в порядке. Сол немного пострадала, но с ней,
