– Тем более! Больше причин развлечься напоследок. Пойдем плавать, а поговорим потом. Если мы уедем сегодня вечером или завтра утром, то успеем вернуться завтра к концу занятий, и нам влетит только за то, что мы пропустили всего один учебный день.
– Так не получится. И вообще я не хочу плавать. У меня болит рука. Вряд ли кость успела встать на место до того, как я уехал.
– В таком случае протирать ее спиртом бессмысленно. Посмотри, с тебя слезает кожа!
– Хватит обо мне беспокоиться. Все нормально. Я сожалею о том, что произошло вчера вечером. Но теперь ты по крайней мере знаешь правду.
Дрожащей рукой он поднес ко рту стакан с водой. Я обратил внимание, что к темным волоскам, пока он ее протирал, прилипли волокна салфетки.
– Теперь ты знаешь, почему я не нахожу себе места.
– Да. Теперь я понимаю, – задумчиво произнес я, садясь рядом с ним. – Почему ты раньше мне ничего не рассказал? Я имею в виду о том, что произошло.
– Честно говоря, потому что я раньше никогда особенно над этим не задумывался. Когда перестаешь думать о том, что произошло, оказывается, что и думать-то не о чем. Мы не знаем ничего, кроме того, что машина сорвалась с дороги. Что еще? Если бы не… Если бы не что? На кого злиться? Кого винить? Правительство – за то, что не построило безопасные дороги? Природу – за то, что создает оползни и обвалы? Автомобильную фирму – за то, что у колес плохое сцепление с дорожным покрытием?
Фабиан подошел к холодильнику за барной стойкой и извлек оттуда бутылку пива.
– Нет… Единственный человек, которого я могу винить, – это я сам. Но мне ведь не с кем поделиться. У меня нет ни брата, ни сестры, которым бы я мог довериться. А Суарес сам готов трахать все, что движется, так что не думаю, что он бы возмутился, узнав, что мой отец изменял его сестре с горничной. Да он, наверное, ничего другого и не ожидал бы.
Фабиан налил пиво в высокий стакан, втянул в себя пену и вытер рот. На его лице возникла улыбка.
– К тому же как-то не очень хочется вспоминать, что последний раз, когда я видел отца, он застрял по самое не балуйся в другой женщине, в то время как мать спала в соседней комнате. Понимаешь, о чем я?
Я кивнул.
– А потом начали случаться странные вещи. Мое воображение стало заполнять пробелы тем, что я не мог знать или просто не помнил. Я начал рассуждать: почему они ехали так неосторожно? Неужели они откуда-то бежали? Или куда-то торопились? Может, в больницу? Однажды Суарес взял меня с собой на корриду. Он сказал, что очень опасно, если с человеком что-нибудь случится в горах, потому что ближайшая больница – не близко.
Он закурил и принялся задумчиво крутить в руках сигарету.
– То есть я имею в виду, мы не знаем, что произошло там, наверху. И никогда не узнаем. В принципе там могло случиться все что угодно. И я буду не я, если поверю во что-то совершенно очевидное. Вот я и стал придумывать различные версии. Знаешь, это помогало. В какой-то момент я понял, что стараюсь не думать про ту, увиденную ночью сцену. Не прими я близко к сердцу тот факт, что отец трахал Аниту, ничего бы не случилось. Что было бы, скажи я матери, что он изменяет ей с горничной? Это с одной стороны. С другой стороны – а если он вовсе не спал с ней? Что, если мать и отец были счастливой семейной парой? А вдруг он умирал, а она торопилась, чтобы спасти его? А раз ее тело так и не нашли – в данном случае это очень важно, – что, если она все еще жива? В принципе это нетрудно представить. Варианты развития событий роятся в моей голове и скоро полностью заполонят мое сознание. Я представляю ту корриду даже более отчетливо, чем то, что на самом деле там произошло. Так же, как и клинику для больных амнезией.
Фабиан выдохнул тонкую струйку дыма и впервые за день посмотрел мне в глаза.
– Я представляю все до последних мелочей.
– Тебе, наверное, стало легче после того, как ты наконец-то рассказал правду, – предположил я. – Вспомни, что говорила Салли: чтобы стать сильнее, надо пожертвовать частью себя.
– Ну да. Конечно. Старая добрая Салли. Вот что я тебе скажу: если наша поездка пошла на пользу – а мне кажется, она пошла – и заставила меня вернуться в реальный мир (возможно, так оно и есть), то это не имеет никакого отношения к твоей любительнице китов. Усек?
– Ладно-ладно.
– Если кого и следует за это поблагодарить, так только Сол. Она вновь научила меня веселиться и радоваться жизни. Когда я играю с ней в эти дурацкие детские игры, прошлое отступает на второй план.
– Но ты не можешь играть в них вечно! – возразил я.
– Ты прав. Не могу. Ты только посмотри на эту руку, – согласился он и снова вытащил бутылочку спирта. – Я избавился от мертвой кожи снаружи и теперь займусь тем, что внутри. Возможно, будет больно, но это по крайней мере реально. Это в натуре реально. Поэтому сегодня я пойду в ту пещеру с факелами и найду тоннель, который ведет сквозь толщу скалы к куполу. Хватит неопределенности, хватит догадок.
– Ну а почему бы прежде, чем идти туда, тебе не сходить посмотреть, как будут отрезать последний кусок от туши кита?
– Дался тебе этот кит! Что ты в нем нашел такого особенного? Нет. Я останусь здесь и обкурюсь до потери пульса. Потом мы с Сол отправимся в пещеру. А ты иди.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Ступай. Развлекайся. Делай то, что тебе нравится. Удачи, – сказал он, уставившись в пивной бокал. Сквозь сигаретный дым до меня донеслись его последние слова: – Если ты сейчас не уйдешь, я тебя ударю.
Я молча встал и вышел из бара.
На этот раз Салли разрешила ей помочь. Скажу честно, я не испытал особой радости, вырывая из кита последнюю кость. Мы оба работали быстро, чтобы успеть до прилива, ведь тушу уже отнесло южнее и теперь ни за что не прибьет обратно к берегу в заливе Педраскада. Салли Лайтфут уже предвкушала окончание наших трудов, и это придавало ей сил. Я же периодически оглядывался то на бар, то на скалы северного мыса в надежде заметить фигуру Фабиана с его «маленькой сестренкой».
Похожие на огромный серый носок, останки кита лежали на песке, выставленные на поживу грифам. Салли взяла свое ведро с костями и потащила конец хвоста.
– Этот кусок – самый трудный, – объяснила она. – Огромное количество мелких косточек и хрящиков. Думаю, я пока оставлю его в покое, а варить, чтобы отстали все ткани, буду потом. Ну, молодец! – потрепала она меня по голове мокрыми руками. – Спасибо, что помог. Тебе не кажется, что это дело следует отметить?
Закинув последние куски кита в свой грузовик, она встретила меня в баре. Рей был занят ремонтом остатков мебели.
– Где тут у вас девушка может принять ванну? – спросила у него Салли.
– Есть только душ, вон там, – ответствовал Рей сквозь зажатую во рту кучу гвоздей.
– Я не собираюсь стоять под жалкой струйкой отстойной ржавой воды! – отказалась Салли. – Я только что закончила работу и хочу принять нормальную ванну.
– Если нужна чистая свежая вода, могу порекомендовать водопад, – предложил Рей. – Слышишь? Это журчит подземный ручей. С другой стороны дороги он течет уже на поверхности. Иди вдоль него по плантации через дорогу мимо вон тех чахлых деревьев. Там увидишь водопад. Негусто, конечно, но он хотя бы с чистой водой.
Столь сказочные указания были слишком заманчивыми, чтобы не составить ей компанию.
Мы вышли к домикам и повернули к шоссе. Мимо с грохотом промчался шумный автобус, из окон которого доносились звуки сальсы, и я подумал, что это вполне мог быть от самый автобус, который доставил нас сюда три дня и миллион лет назад.
Наш путь лежал через заброшенное поле по ту сторону дороги. В зарослях кактусов трещали сверчки. Я, как ни старался, не мог разглядеть нигде поблизости никакого водопада.
– Наверное, ручей здесь все еще течет под землей, – предположила Салли и уверенно двинулась дальше.
