– Если кто другой подойдет, проси не Юлию, а Джулию, – подсказала Лерка.
Но по этому номеру никто вообще не ответил. Я набрала второй. И сразу же услышала Юлькин голос.
– Юля, это Олеся!
Она выдержала паузу.
– Олеся? Как ты узнала этот номер?
– Юля, сегодня утром умерла мама.
Она молчала.
– Похороны в пятницу. Ты приедешь?
– Извини, нет. И не беспокойся, я ни на что не собираюсь претендовать.
– Претендовать? – не врубилась я.
– Ни на какое имущество. Мне от этой женщины ничего не нужно.
– Юля, она же твоя мать! Ты же потом не простишь себе.
– Но она же себе все простила.
– Ее мучила совесть.
– Извини, это бесполезный разговор.
Я бросила трубку. Мне хотелось крикнуть ей, что мать может, потому и умерла, что Юлька ушла от нее на Спиридоновке, но это и впрямь было бесполезно. Так я окончательно потеряла сестру.
– Не приедет? Понятно, – грустно проговорила Лерка. – А знаешь, это даже хорошо.
Утром я поехала встречать Гошку. Он был пришиблен.
– Мам, а бабушка… отчего умерла?
– От острой сердечной недостаточности.
– А отчего у нее эта недостаточность случилась?
Я вдруг поняла, что его мучает.
– Нет, Гошка, это не из-за тебя… Бабушка была старая, и потом ее всю жизнь терзали страхи, а под конец еще и совесть. Вот сердце и не выдержало.
– Мам, а тетя Юля приедет?
– Нет, не приедет. Она не может.
– Не хочет, да?
– Ну, в общем…
– Мам, тогда мы к ней не поедем, ладно?
– Конечно, Гошка, с чего мы вдруг поедем к какой-то чужой тетке. Как я рада, что вы с дедом приехали, мне будет не так одиноко.
– А дядя Митя?
– Дядя Митя ничего не знает.
– Опять поссорились? – огорчился Гошка.
– Да, и расстались. Я не могу выносить его характер.
– Жалко. Он вообще-то клевый… И потом, мне было бы спокойнее за тебя…
У меня полились слезы.
– Ничего, сын, я не пропаду и без дяди Мити. Мне спокойнее без него. Все будет хорошо, сыночка.
– Мам, если хочешь, я вернусь.
– Нет, поживи лучше с дедом, тебе это полезнее.
– А ты переедешь в бабушкину квартиру?
– Нет. Бабушкина квартира останется тебе. Вырастешь, женишься, будет у тебя свое жилье. А мне лучше здесь. Здесь же никто не умирал, с этой квартирой не связано еще ничего плохого… Мне хорошо тут работается. А как поживает Марика и жирафик?
Через два дня после похорон я проводила Гошку с дедом. И только отъехав от аэропорта, сообразила, что за эти дни Аполлоныч ни разу мне не позвонил, что было по меньшей мере странно. Мог бы хоть спросить, что с мамой, не нужна ли мне помощь. А ведь он, наверняка, все знает от Гриши. Даже о том, что кроме трех соседей и моих друзей, на похоронах никого не было. Хотя мама была не так стара, чтобы никого из ее знакомых не осталось в живых. Просто она была тяжелым и не слишком добрым человеком… сделавшим, вероятно, немало дурного не только старшей дочери. Но и ее жизнь была кошмарной. И какой же все-таки умный Миклашевич. Мать была лишена чувства юмора и от этого были ее беды… и беды Юльки тоже… А я была слишком близко к ним, чтобы это понять. Я вообще с трудом переношу таких людей. Мне вспомнилось одно ток-шоу, в котором я участвовала. Там была молодая, красивая девушка, то ли психолог, то ли телеведущая, а скорее всего то и другое в одном флаконе. Боже, стоило ей открыть рот, как у меня создалось впечатление, что она так тоща оттого, что у нее завелись глисты, причем не в животе, а в голове. Она блистала познаниями в области чуть ли не всех наук, но была напрочь лишена чувства юмора и уж тем более самоиронии, и я чуть не сдохла от тоски и раздражения. Я видела, как страдал весьма эрудированный ведущий, чье воспитание не позволяло ему перебить даму, и он невероятно напрягся, выжидая момент, когда можно будет вклиниться и передать микрофон другому участнику. Тяжелое воспоминание!
Ну и что мне делать теперь? Работать в таком настроении я не смогу. Видеться с кем бы то ни было неохота, но и просто предаваться скорби тоже невмоготу. Надо как-то себя развлечь, чтобы вернуться к работе, которая все-таки лучшее лекарство, но, чтобы его принимать, надо пройти курс реабилитации. И я решила проехаться по магазинам, купить какую-нибудь обновку, потом посидеть в кафе, почувствовать себя человеком. Своей героине я бы такого не позволила, но обо мне-то никто не узнает. Сегодня вечером день рождения Гришки, но я уже сказала, что не пойду. Сидеть в компании было бы невыносимо, а одной прошвырнуться по магазинам самое оно! И тут меня осенило! Я уеду куда-нибудь к морю, одна, недели на две, возьму с собой ноутбук, и буду работать! Я решила первым делом найти путевку, а уж потом, исходя из того, куда я соберусь, купить себе шмотку! Девять дней, сорок дней, мама ничего этого не признавала, так зачем я буду соблюдать это? Я сразу позвонила в агентство и попросила подыскать мне что-нибудь. Мне не нужно ничего особенного, просто море и солнце.
Выслушав мою просьбу, знакомая женщина-менеджер деловито осведомилась:
– У вас есть шенгенская виза?
– Есть.
– Завтра утром вы готовы лететь?
– А куда?
– На Тенерифе!
– Боже, неужто это возможно?
– Да! Только что одна женщина отказалась. Приезжайте скорее с деньгами!
– Еду!
В агентстве, которое располагалось в глубине двора на Новобасманной, меня встретили вопросом: «Когда будет новая книга?» Это было приятно. И рассказали, что отель четыре звезды, расположен в ста метрах от прекрасного пляжа, полупансион и, поскольку путевка практически горящая, мне полагается еще и неплохая скидка. Вылет завтра в одиннадцать утра из Домодедова. Господи, неужели завтра я окунусь в Атлантический океан?
– Знаете, Олеся, – сказала мне Наташа, менеджер, – вы там обязательно съездите в парк мартышек. Получите невероятное удовольствие.
– И еще шоу дельфинов и котиков! – восторженно шепнула Таня.
– И непременно съездите в Лос-Христианос, там есть магазин, где продают итальянские шмотки ручной работы! – посоветовала Вика.
– Здорово! Возьму машину, и буду ездить куда заблагорассудится, – возликовала я.
Выйдя на улицу, я решила, что мне нужен новый купальник, новые очки и хорошо бы найти голубенькие бриджи. Я решила никого не предупреждать, только Лерку. Кому, в конце концов, есть до меня дело? Купив все необходимое и кое-что сверх того, я помчалась на Ломоносовский, в мамину квартиру, проверить краны, отключить холодильник и все в таком роде, потом заглянула к Марусе. Она оказалась дома.
– Олесенька, заходи. – Вид у нее был истерзанный. И тут же в коридор буквально вывалился в дымину пьяный мужик в семейных трусах, посмотрел на меня бараньими глазами. Рыгнул и заплетающимся языком
