потеряла сознание. Очнулась от того, что он плеснул мне в лицо водой. Но тут я поняла, как надо действовать. Не подала виду, что очнулась. Наоборот, закатила глаза и лежала не шевелясь. Он опять взбесился и пнул меня ногой в ребра. Я продолжала лежать без движения с закрытыми глазами, хотя обычно кричала как резаная, когда он меня бил. Он, видно, испугался, что убил меня. Стал трясти, тормошить. Я лежала как мертвая. И отчетливо понимала, что могу спастись только так. Он приложил мне к губам зеркальце. И убедившись, что я жива, еще несколько раз пнул ногой. А я радовалась — чем больше синяков, тем лучше.
— Ну и валяйся тут, тварь! — сказал он и вышел, хлопнув дверью.
А я все лежу. И обдумываю, что буду делать, если он вызовет врача. Или повезет меня в больницу? Скорее всего. А что для меня лучше? Конечно, больница. И в самом деле, через час заглянул и увидев, что я по-прежнему лежу без движения, здорово струсил. Взял меня на руки и понес в гараж. Я жутко испугалась, что он сейчас просто убьет меня и закопает тут же, но он положил меня на заднее сиденье и куда-то повез. Оказалось, в больницу. Прибежали санитары, уложили меня на носилки и я слышала, как он говорил врачу, что вернулся домой с работы и нашел жену под лестницей без сознания, из дома пропали какие-то вещи, а жену, похоже, избили… О! Он боится полиции, поняла я. Оказалось, что у меня сломаны три ребра, множественные ушибы различной тяжести и крайнее нервное истощение. Я уже «пришла в себя» и врач стал спрашивать, что со мной случилось.
— Она не говорит по-шведски! — сказал муж. Он был здорово напуган. — Я не хотел бы оставлять ее в больнице, дома у нее будет надлежащий уход…
Вот тут уж я набралась храбрости и прошептала по-шведски:
— Ради бога, не отпускайте меня сегодня!
Кажется, пожилой доктор все понял. И сказал:
— Нет, господин Юргенсен, по крайней мере два дня ваша супруга пробудет здесь. Это необходимо. А, кстати, почему вы не вызвали полицию?
— Я так был напуган, мне казалось промедление может стоить ей жизни! — пролепетал муж.
Когда меня отвезли в палату, Олаф сел возле моей кровати с несчастным покаянным видом и прошептал:
— Яна, девочка моя, прости меня, я обещаю, больше такое не повторится…
— Я тебе не верю и сразу предупреждаю — если завтра утром ты не привезешь сюда мои документы и деньги на билет до Москвы, я заявлю в полицию! Наш брак был ошибкой, я тебя ненавижу и мне нисколько не будет тебя жалко, если ты сядешь в тюрьму. Давай расстанемся по-человечески! И ты больше обо мне не услышишь. Развод оформим заочно, я ни на что претендовать не стану.
— Хорошо! — неожиданно согласился он. Повернулся и ушел. А утром привез мои вещи, документы и крупную сумму наличными. Какое это было счастье! Его денег хватило не только на билет до Москвы, но еще и на три месяца скромной жизни в Москве.
Мне что, мало этого опыта? Я не хочу замуж! Ни за что! Конечно, смешно думать, что Миша стал бы меня бить, но кто знает… Однако он мне очень нравится, надо просто завести с ним роман и предупредить, что о замужестве не может быть и речи!
Она взяла мобильник и отправила ему эсэмэску: «Мишенька, прости меня, давай завтра встретимся и я все тебе объясню. Прости еще раз! Твоя Яна».
Ответ не заставил себя ждать: «Дорогая моя, ты вернула меня к жизни! Я люблю тебя! Завтра заберу тебя из института».
Яна обрадовалась. Завтра она все скажет Мише, не станет ничего скрывать, и если он согласится быть просто любовником, что ж… Я буду рада.
Юля впервые ехала домой к Леонтию. До сих пор они встречались либо у кого-то из ее подруг, либо в гостиницах, а тут вдруг он пригласил ее к себе, в свою громадную квартиру на тринадцатом этаже нового элитного дома. До начала литературной деятельности Леонтий Зной, тогда еще Леонид Засыпкин, был весьма успешным бизнесменом, но затем, столкнувшись с опасностями и сложностями российского бизнеса, решил переквалифицироваться в писатели. Хоть и не так прибыльно, зато безопасно. Он взял себе звучный псевдоним и, заранее изучив конъюнктуру, взялся за перо, тем более, что пресловутой «тягой к чистому листу» страдал сызмальства. Он писал все — и детективы, и сказки, и детские книжки, но все это не приносило успеха. И однажды его осенило. Он стал писать по сути дамские романы, но такие мрачные и выматывающие душу, что вкупе с роскошным портретом на обложке никто не решался отнести его творения к презренному жанру женских романов. И у него нашлись читатели. Скромную пиар-кампанию он мощно поддержал собственными средствами, да еще и Юля поработала над его имиджем. Теперь Леонтий Зной считался весьма популярным автором. Роман с одной из красивейших женщин Москвы льстил его тщеславию. И он стал подумывать о женитьбе на ней, она могла быть ему весьма и весьма полезной. Да и хороша она была во всех отношениях.
Юля приехала к нему с изящной корзинкой, полной крохотных слоеных пирожков с мясом и капустой, которые Леонтий обожал. Он встретил ее сияя.
— О, красавица моя, ты изумительно выглядишь! Просто невозможно поверить, что столь роскошная женщина сама печет такие шедевральные вещи! Ну проходи, проходи! Посмотри мою вдовью берлогу!
«Вдовья берлога» привела Юлю в ужас и замешательство. Подобной безвкусицы она не ожидала. В кабинете знаменитого писателя ее потрясли три больших золоченых орла, два стояли на письменном столе, один на книжном шкафу. Четвертый, бронзовый, распластал свои крылья на стене напротив дорогущего письменного стола на львиных лапах. Обои в кабинете были темно-зелеными с золотом, а на столе, кроме двух орлов, стоял еще и бронзовый чернильный прибор с часами.
— Ты здесь работаешь? — не без робости спросила она.
— Да нет, я же пишу на компе, где придется, а это так сказать, парадный кабинет.
— Но зачем нужен парадный кабинет? Ты же не генсек!
— Юлька, не ворчи, хочешь кофе? А то от твоих пирожков голова кругом идет, так вкусно пахнут!
— Нет, сначала покажи мне квартиру!
— Ну что ж, идем!
Кухня и столовая были по моде соединены в единое пространство. Но кухня была обставлена традиционно — темного дерева вполне функциональные стенки, с печками, машинками и т. д., только холодильник, огромный, трехкамерный, был позолоченный. А в столовой вокруг большого стеклянного стола высились громадные, весьма витиеватые, обитые золоченой кожей полукресла.
— Нет! — воскликнула Юля.
— Что нет? — добродушно откликнулся Леонтий.
— Тут нельзя находиться, — твердо сказала Юля. — В этой квартире просто нельзя жить! Это катастрофа!
— Но почему?
— Леонтий, ты сам это обставлял?
— Ну… мне помогала одна дизайнерша… А что? Тебе не нравится?
— Я сейчас просто сблевану! Это такая безвкусица… Такой дурной тон!
— Ты находишь? — испугался Леонтий. Он очень доверял Юлиному вкусу.
— Ленечка, любимый мой, я надеюсь, тебя тут еще не снимали?
— Снимали.
— Ужас какой! И ты же наверняка потратил на все это бешеные бабки? Да?
— Да.
— Почему ж ты меня не позвал, хоть бы проконсультировался!
— У меня, значит, дурной вкус, а у твоего юриста хороший?
— Нет, но он об этом знает и никогда со своим вкусом не суется! У него совсем вкуса нет, я ему даже цветы покупать не разрешаю, обязательно купит какую-нибудь дрянь. Но дело сейчас не в нем, а в тебе, Ленечка! Так нельзя… Эти твои золоченые орлуши…
— А я люблю орлов!
— Люби, кто тебе мешает! Я, например, обожаю кенгуру, но я же не поставлю в своей квартире
