Она такая мягкая, шелковистая, от нее так дивно пахнет нежарким летом, клубникой, арбузом… Э, да ты, Митяй, похоже, втюрился как мальчишка… «Я боюсь», — сказала она… Ерунда, вовсе не летать она боится, она меня боится… Или себя… Как она дернулась, когда я назвал ее любимой женщиной. Видно, много пустых слов в жизни слышала… А я сам разве не говорил бабам черт-те что, когда хотел их? А ведь это гнусно, Митяй! Они же, дурочки, хотят любви, жаждут этих слов, наверное, даже больше, чем самой любви… Верят… Строят планы, надеются… Стоп, что это за покаянные, пресные мысли? Что ж делать, если бабы так устроены? Не надо быть дурами, сами виноваты… Кто вас заставляет верить нашему брату? А она вот побоялась поверить, значит, умница, значит, осторожная… Но с другой стороны… Хрен знает что, лежу и предаюсь таким кретинским мыслям. Это никуда не годится. Бог с ней, с этой Эллой. Уехала, и ладно. Но от мыслей о ней он возбудился и позвонил Ире, той самой балерине, с которой был в гостях у Махотиных. Вот поеду сейчас к ней — и все как рукой снимет!
Так он и сделал. А что, он же не давал обета целомудрия после одной ночи. Бред сивой кобылы!
До отъезда оставалось еще два дня. Подруги в полном блаженстве сидели на террасе, наблюдали за птичьей суетой и прихлебывали странный сладковатый чай из маленьких стеклянных чашечек, на дне которых лежали очищенные кедровые орешки.
— Вкусно, да? — спросила Маша.
— Да! — радостно отозвалась Элла. Она сумела Заставить себя не думать о том, что будет в Москве.
Но одно она знала точно — в среду она выйдет на работу. Там, конечно, ее будут спрашивать, неужто это в Вене она так загорела? Врать не хотелось, а говорить правду тем более. И она решила, что скажет, будто ездила в Тунис вместе с матерью.
И вдруг, впервые за эти дни, у нее зазвонил мобильник. Она вздрогнула и выхватила его из сумки.
Номер был незнакомый. Митя?
— Алло! — крикнула она так, что люди за соседним столиком удивленно оглянулись. — Алло!
— Элла, вы? — Она сразу узнала голос Пузайцера, и у нее заболело под ложечкой. — Элла, вы можете срочно приехать?
— Куда? — хрипло спросила она.
— Как — куда? В Останкино! Время не терпит!
— А что случилось?
— Приезжайте, надо поговорить!
— Я не могу приехать, я в Африке!
— В какой еще Африке, к чертовой матери Африку!
— Но я действительно в Африке, в Тунисе.
— Что вы там делаете, черт бы вас побрал, когда вы нужны тут!
— Отдыхаю.
— О господи, только этого мне и не хватало!
Она отдыхает, а у нас тут пожар, наводнение и геморрой одновременно!
— Послушайте, Пузайцер, учтите, что я в Африке и говорю по мобильному! Нельзя ли поконкретнее?
— Понял. Когда вы вернетесь?
— В воскресенье.
— Я вас встречу!
— Зачем?
— Затем, чтобы не вылететь с работы! Наш главный продюсер рвет и мечет: подайте ему эту мадам! Все, пока!
— Подождите! — завопила Элла. — Подождите!
Что все это значит?
— Что вы таки будете вести эту чертову кулинарию! Пока!
— Элка, что? — дрожа от нетерпения, спросила Маша.
— Это Пузайцер. Он сказал, что я таки буду вести эту передачу!
— А что я говорила? — с торжеством воскликнула Маша.
— Бред какой-то! Ну какая из меня ведущая?
— Прекрасная, замечательная ведущая! Элка, ты проснешься знаменитой!
— Чтобы проснуться, сначала надо заснуть, а я теперь точно не засну ни на минутку! Я боюсь, Машка!
— Чего ты боишься, скажи на милость? Ерунда!
Во-первых, твое шоу пойдет не в прямом эфире, так чего бояться? Сделаешь что-то не так, переснимут, подумаешь, важность какая!
— А вдруг передача не понравится?
— Интересное кино, почему это она не понравится? Махотину ты понравилась, начальнику Пузайцера понравилась, а они не самые глупые люди, надо думать. А уж пипл схавает, не сомневайся!
Только один совет я тебе дам — не уходи из агентства! Одно дело — ты человек с профессией, классный юрист, и совсем другое — просто симпатичная дамочка, которая дает по телику кулинарные советы.
— Лелька не переживет, если я появлюсь на экране! — засмеялась Элла.
— Думаю, этого многие не переживут, Элка! Но зато… Зато ты сможешь здорово утереть нос своей мамаше. Ты все-таки станешь звездой!
— Да чихать она на меня хотела, стану я звездой или не стану… Она в лучшем случае скажет: «Не о том я для тебя мечтала, я хотела, чтобы ты играла в Карнеги-холл, а ты стала просто знаменитой кухаркой!».
— Эллочка, не расстраивайся, фиг с ней! — Глаза у Машки налились слезами.
— И не собираюсь!
— А вообще-то все логично, — задумчиво проговорила Маша, вертя в руках пустую чашечку. — Твоя поездка в Вену подвела черту под твоей прошлой жизнью, и вот теперь начинается новая…
— Знаешь, кажется, ты права…
— Только давай, пока мы тут, не будем про это думать… А то ты испортишь себе отдых. И цвет лица.
— Легко сказать, — засмеялась Элла.
— Попробовать :можно! Расскажи мне лучше что-нибудь про…
— Про что?
— Про твоего мужика!
— Про какого мужика? Про Мишу?
— Зачем мне сдался твой Миша? Совсем неинтересная тема.
— А другого у меня нет!
— Ты покраснела, Элка! Давай колись! Все равно я узнаю! Что это за дела — скрывать от меня хахалей? Я что, у тебя кого-нибудь отбила? Или растрепала кому-то о чем? А?
— Чего не было, того не было.
— Ну вот! Это нечестно, Элка! Слушай, а ты, часом, не спуталась с Махотиным?
— Рехнулась, да?
— Тогда почему такие тайны?
— Сглазить боюсь, — прошептала Элла.
— Ерунда все это, говори быстро!
Элла сдалась и все рассказала.
— Слушай, как его фамилия?
— Воронцов.
— Воронцов? Он снимает всякую живность?
— Ну да.
— Понимаешь, я его, кажется, немного знаю.
— Знаешь? Откуда? У тебя с ним что-то было? — смертельно испугалась Элла;
