тому времени овдовела, сын вырос и жил отдельно, и его дочки уехали за границу… Но ему уже за шестьдесят, нет сил что-то рушить, и у нас начался самый банальный роман. И знаете, нам так хорошо вместе… Наша совесть чиста. Он, конечно, изменяет со мной жене, но не чувствует больше своей вины. Он создал ей в высшей степени комфортную, благополучную жизнь, но на решительные шаги ему не хватает сил. Я это понимаю, мне и так хорошо с ним…
Я даже могу сказать, что я счастлива. Вот рассказала все и вижу — рассказывать-то нечего, собственно.., просто иногда кажется, что мы оба прожили какую-то не свою жизнь… Хотя он, вероятно, так не думает. Простите, что заморочила вам голову такой ерундой. Иногда кажется, что твоя история бог весть какая запутанная и драматическая, а расскажешь другому человеку — пшик! Или просто я не умею рассказывать… Знаете, я иногда думаю: вот дай мы себе волю в молодости, все давным-давно перегорело бы… А так мы сохранили что-то… Знаете, как у Тютчева: «О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней…» Я просыпаюсь и засыпаю с мыслью о нем, я вспоминаю наши поездки, наши свидания. Я мысленно с ним разговариваю, рассказываю о своих делах… А когда мы встречаемся, он так спешит выговориться, посвятить меня в свои дела… И я твердо знаю: у него нет никого ближе меня — и даже хорошо, что мы живем врозь. Мы ведь уже старые… если б стали жить вместе, кто знает, как бы все повернулось… Ох, простите, я вас заболтала, но вы сами виноваты, в вас есть что-то такое, что хочется все вам рассказать. Ну а вы? Вы замужем?
— Нет.
— А любовь.., у вас есть любовь?
— Даже не знаю, что ответить…
— Без любви нельзя, совсем нельзя!
— Я понимаю… У меня была любовь…
И Элла вдруг все ей рассказала.
— Боже, какая романтическая история! — всплеснула руками Елизавета Петровна.
Они проболтали допоздна и расстались почти подругами.
На улице было хорошо — сухо, чисто и тепло, плюс три градуса, и Элла решила пройтись пешком. Разговор с Елизаветой Петровной разбередил все чувства, и надо было успокоиться. Сейчас не до любви. Впереди уйма работы! Агентство, радио и, скорее всего, телевидение. Елизавета Петровна уверена, что мое шоу будет иметь успех. Надо завтра же начать поиск старинных поваренных книг, порыться в Интернете, поспрашивать знакомых.
Это интересно! А любовь… Что ж, если она мне суждена, я ее найду, а на нет и суда нет… Она и не заметила, как добрела до дому. Едва она вышла из лифта, как открылась дверь соседской квартиры.
— Элла, — позвал ее сосед, пожилой, но весьма шустрый профессор МГТУ, — вам тут прислали цветы! По какому случаю, ведь день рождения ваш еще не скоро, насколько я помню?
Он явно ничего не знал о кулинарном шоу.
— А разве без повода цветы не присылают? — улыбнулась она.
— Вероятно, вы правы. Откройте вашу дверь, я вам сейчас это занесу!
И он вытащил на площадку огромную, похожую на лодку корзину цветов, завернутых в несколько слоев бумаги. Сердце ухнуло вниз. Воронцов? Но корзина была от Махотиных. «Дорогая Элла, поздравляем с удачным, дебютом, желаем счастья, сил и много-много радости и любви. Люба и Вячеслав».
Элла была растрогана. Корзина с экзотическими цветами волшебно преобразила комнату, а Элла вдруг ощутила каменную усталость, повалилась одетая на диван и уснула.
К утру здорово похолодало, и, собираясь на работу, она подумала, не надеть ли норковую шубу, вытащила ее из шкафа, покрутилась перед зеркалом, а потом сняла и повесила на место. Нет, это будет уж чересчур, нельзя так расстраивать коллег.
Интересно, они уже в курсе? Если да, то Валерий Яковлевич наверняка встретит ее с цветами. Он вообще балует своих сотрудниц цветами, иной раз без всякого повода приносит им по букетику или по одной розе…
Но в офисе ее встретили гробовым молчанием.
Ни поздравлений, ни комментариев, пусть и ядовитых, — ничего. Вероятно, они не знают, а в агентстве что-то случилось… Проиграли легкое дело? Или им отказались продлить аренду?
— Элла Борисовна, Валерий Яковлевич просит зайти, — строго, официально проговорила Леля.
А, сообразила Элла, это они делают вид, а в кабинете у Серова начнутся поздравления. И она с легкой улыбкой вошла к шефу. Но никаких поздравлений, никаких цветов. Валерий Яковлевич был чрезвычайно мрачен.
— Садитесь, Элла Борисовна, — холодно проговорил он.
— Что-то случилось?
— Увы!
— Но что? — испугалась Элла.
— Элла Борисовна, мне неприятно это говорить, но.., нам придется с вами расстаться.
— Расстаться? Почему? — ошарашенно спросила Элла.
— Видите ли, юрист, который печет пироги на телевидении, не может претендовать на серьезное к себе отношение!
Элла все поняла.
— Вы безусловно не правы, никто не стал менее серьезно воспринимать Генри Резника, оттого что он иногда поет по телевизору, или Барщевского… Но вы меня опередили. Я как раз хотела просить вас начать подыскивать мне замену, я ухожу.
Разумеется, я отработаю две недели, если вы настаиваете, но, если возможно, я бы хотела поскорее передать дела, меня еще пригласили на радио вести ежедневную рубрику, и у меня нет ни малейшей охоты и необходимости терпеть беспардонное хамство вашей любовницы, которая не в состоянии даже скрыть свою зависть.
Сказать, что Серов удивился, — это ничего не сказать. Но не меньше удивилась и сама Элла. Она могла защитить интересы клиента, но себя защищать она никогда не умела. Кажется, я и впрямь начала новую жизнь!
— Ну что ж, рад за вас, — выдавил из себя Валерий Яковлевич. — В принципе, если вы не хотите больше тут работать, то можете передать дела уже завтра. Мне тут порекомендовали одну даму… И завтра же мы полностью рассчитаемся.
— Прекрасно! К которому часу мне приехать?
Лучше бы с утра, у меня завтра днем съемка! — соврала она.
— Как вам будет угодно, — пробормотал Серов, ожидавший чего угодно, только не этого.
— Прекрасно! Я приеду к десяти! Надеюсь, моя преемница не заставит себя ждать?
И она вышла из кабинета. С милой улыбкой кивнула Леле, которая даже не удосужилась ответить, направилась в комнату, где просидела много лет.
— Привет, девушки! Что вы так на меня смотрите? Мне надо только взять кое-что из стола. Завтра заберу остальное! Счастливо оставаться.
— Элла, вы уходите? — с трудом выдавила из себя Мария Игоревна.
— Да, наши желания с шефом совпали, и это прекрасно! Что может быть хуже несовпадения желаний во всех областях жизни? И как я понимаю, желание шефа совпадает еще и с желанием коллектива? Это совсем хорошо! До завтра, коллеги!
И она вышла с гордо поднятой головой. Но когда ее уже нельзя было увидеть из окна, Элла не сдержала слез. Она столько лет работала с этими людьми, и ей казалось, что они хорошо к ней относятся. Неужели полчаса на экране могут разом разрушить человеческие отношения? И ведь это только начало, а потери уже ощутимые… Ну ладно бы бабы, а Серов? Неужто ему не стыдно?
Чего я, дура, плачу? Не стоят они моих слез, если так злобно завистливы. Ну ладно, завтра я им еще устрою сеанс черной зависти!
Утром Элла навела немыслимую красоту, как ее учила Машка, надела норковую шубу, надушилась и вызвала такси. Ехать в метро в такой шубе казалось ей кощунством. Когда она вошла в офис, у всех отвисла челюсть. Норковые шубы в Москве не редкость, но качество этой шубы, а следовательно, и ее цена, сразу бросались в глаза. Не хотела я вас дразнить, подумала Элла, но вы сами
