– Мы... мы это сделали. Я попала в этого лысого змия с ружьем, правда ведь?
Люк припомнил дикие вопли ее жертвы. Если бы он не был так обеспокоен, то рассмеялся бы.
– Ты превосходный стрелок, Солнышко.
– Я же тебе говорила. Я очень меткая. – Она с трудом перевела дыхание, и Люк понял, какую она испытывает нечеловеческую боль и каких неимоверных усилий стоит ей это скрывать. – Мы с вами никогда... не говорили...о деньгах. Я заплачу вам. Такому знаменитому разбойнику, как Блэквуд, просто полагается приличная плата... – Голос ее прервался.
– Не говори ничего, дурочка. – Люк пришпорил коня. – Держись. Осталось совсем немного.
Она улыбнулась ему слабой улыбкой:
– У меня почти тридцать фунтов отложено на черный день. А у Брэма в копилке два шиллинга и полпенни, – скрупулезно подсчитывала она.
– Даже не думай о деньгах.
– Почему? Что, мои деньги недостаточно для тебя хороши?
Какой же она была бледной! У Люка защемило сердце.
– Не говори ничего. Побереги силы.
Он прижал ее к себе еще крепче. Она слегка поморщилась от боли, а потом прикрыла глаза.
– Держись, Солнышко, – прошептал он.
Он говорил это не столько ей, сколько себе самому.
Его черный конь летел стрелой, и Люк очень быстро добрался до своего дома с бездыханной Силвер. Он нес ее на руках к себе в комнату, но тут его остановил сердитый оклик Джонаса:
– Что ты на этот раз затеял, мальчишка? Ты что, людей похищать начал?
– Это та женщина, о которой я тебе рассказывал, Джонас. Эта дурочка спасла мне жизнь, но ее самое ранили. Я и решил принести ее сюда.
– Но это же опасно, милорд. Что, если она кому-нибудь проболтается?
Люк решительно уложил Силвер на кровать и разрезал ножом ее рукав.
– Никому она не проболтается. – Ее сорочку залила алая кровь. – Моя Силвер на это не способна. Эту женщину можно пытать целую неделю, и добьешься только того, что она плюнет тебе в лицо.
Джонас что-то неразборчиво пробормотал и, поджав губы в знак неодобрения, отправился искать бинты и подогреть воду. Люк продолжал снимать с Силвер сорочку. Мягкий батист легко резался: достаточно было одного прикосновения его ножа.
Наконец, разрезав и сняв с нее сорочку, он увидел, что в ее окровавленном боку между двумя ребрами застряла пуля. Люк едва подавил ругательство. К счастью, насколько он мог судить, свинец вошел в мягкую плоть, не затронув кости.
Он облегченно вздохнул, но тотчас же заметил, что к одному ребру прилип маленький кусочек материи. Этот клочок непременно нужно отодрать, иначе рана никогда не заживет. Люк молил Бога, чтобы Силвер пока не приходила в сознание.
Он закатал рукава. В комнату вошел Джонас с кастрюлей горячей воды, из которой валил пар, и целой грудой чистых белых тряпок.
– Может, я взгляну на рану, милорд?
Стараясь не обращать внимания на соблазнительные выпуклости бледного, залитого кровью тела, он грубовато отозвался:
– Я сам все сделаю.
Джонас окинул его проницательным взглядом и пожал плечами:
– Как скажете, милорд.
– Нам понадобится виски.
– Оно тут. И бинты, и горячая вода.
Люк откупорил бутылку.
– Она же без сознания! Нельзя вливать женщине в горло виски, когда она в таком состоянии, милорд.
– Это для меня, Джонас, – мрачно объяснил Люк. В глазах шотландца блеснули насмешливые огоньки.
– Правда? Никогда не думал, что доживу до этого дня!
– Ну, вот и дожил, несчастный придира. – Люк отпил из бутылки и поставил ее обратно на комод из красного дерева рядом с кроватью. – Ну а теперь можешь идти.
Старый слуга хотел что-то сказать, но передумал. Он повернулся к двери, покачивая головой.
Через двадцать минут все было закончено. Кусочек ткани был отодран от ребра, пуля извлечена из раны, а сама Силвер перебинтована мягкой льняной тканью.
Люка всего трясло. Так он не дрожал нив Руане, ни даже в вонючем и грязном Алжире. Эта женщина сама себе главный враг. Она не ведала страха и никогда не руководствовалась соображения-ми здравого смысла.
